Абрам Лурье - Гарибальди Страница 24

Не прошло и пяти дней, как Гарибальди распрощался с родными и уехал в Геную, — надолго, может быть, навсегда; ведь он ехал воевать с врагами итальянской свободы!

В Генуе Гарибальди навестил умирающего Анцани, которого перевезли туда тотчас по приезде в Италию. Это была их последняя встреча. Вскоре Гарибальди уехал в ставку главнокомандующего в Ровербелло.

Через несколько дней в Геную приехал Джакомо Медичи. Как было условлено в Америке, Медичи усердно вербовал добровольцев в Тоскане и терпеливо ждал на берегу прибытия «корабля с белым флагом, пересеченным черной полосой». Он совершенно не подозревал, что планы Гарибальди изменились. Долго пришлось бы ему «ждать у моря погоды», если бы он случайно не узнал о приезде Гарибальди в Ниццу. Однако при встрече с Гарибальди в Турине Медичи забыл свою обиду и сердечно обнял своего учителя и друга.

— Что слышно в Ровербелло? — спросил Медичи. — Вы ведь поехали туда, чтобы предложить свою шпагу Карлу Альберту?

Гарибальди презрительно усмехнулся:

— Эти люди, — сказал он, — не заслуживают, чтобы мы им подчинялись. Нет, это не люди, дорогой Медичи! Единственное, чему мы должны теперь служить, это отечество и только отечество!

Больше он не желал ничего рассказывать, несмотря на настойчивые просьбы Медичи.

А дело обстояло так. 4 июля в ставке состоялось свидание Гарибальди с королем Карлом Альбертом. Король, как этого и следовало ожидать, обошелся с ним очень холодно и сухо, предложил ему «уехать в Турин и там дожидаться распоряжений военного министра Риччи». Долго пришлось ждать герою… Наконец Риччи соблаговолил пригласить его во дворец. Министр завел длинную беседу, пересыпанную пустыми любезностями, и вскользь заметил:

— А знаете, что бы я вам посоветовал? Поезжайте-ка в Венецию. Там во главе маленькой флотилии из нескольких барок вы сможете быть полезным Венеции в качестве корсара. Думаю, что это самое подходящее для вас место и занятие.

Гарибальди, пожав плечами, спокойно отвечал:

— Вы ошибаетесь, сеньор, я вольная, а не ручная птица.

Второй раз Гарибальди предложил свою жизнь и шпагу итальянским «либеральным» властителям (первый раз — Пию IX) и вторично получил высокомерный отказ. Сам Карл Альберт, смертельно ненавидевший республиканцев, не желал, конечно, связываться с революционером и бывшим изгнанником. Тем более, что этот «бандит 1-й категории» (как значилось в приговоре суда) был когда-то его же собственным, короля, именем приговорен к позорной казни!

«Я увидал его, — писал впоследствии Гарибальди, — увидал этого человека, который убил благороднейших сынов Италии, который приговорил меня и других товарищей к смертной казни… И я понял, отчего он так холодно со мной обошелся. Однако я готов был служить Италии при короле с тем же рвением, как намерен был служить при республике. Объединить Италию, освободить ее от проклятых чужеземцев — такова была цель моя и всех моих соотечественников в то время. Скажу лишь, что, будучи приглашен возглавить войну за независимость, Карл Альберт не оправдал нашего доверия… Он был главной причиной итальянского поражения».

Оскорбленный, страдающий от приступов лихорадки, схваченной в Ровербелло, Гарибальди уехал в Милан. Там он предложил свои услуги временному правительству Ломбардии; состоявшему из сторонников конституционных реформ. В революционном городе «героических пяти дней» Гарибальди встретил значительно большее понимание и сочувствие. С балкона отеля «Белла Венециа» он произнес речь перед приветствовавшей его толпой:

— Дорогие миланцы! Я благодарю вас за овации, но теперь нельзя тратить время на крики и болтовню, — теперь время действовать! Мы должны преградить врагу путь в наши прекрасные земли!

«Члены временного правительства, — пишет Гарибальди в «Мемуарах», — были порядочные люди, и я ценил их, несмотря на то, что наши политические взгляды расходились. Все было бы хорошо, если бы на них не оказывал дурного влияния королевский посол Собреро. Меня изводили лихорадка и беседы с Собреро (который, между прочим, не выносил наших красных рубашек, уверяя, что они… являются прекрасной мишенью для врага)».

С мая в Милане находился приехавший из Лондона Мадзини. Он писал пламенные статьи в своем журнале «Italia del Popolo», доказывая, что войну с Австрией необходимо сделать как можно более популярной и для этого привлечь к защите родины героя Монтевидео. Наконец временное правительство решилось назначить Гарибальди начальником «всех волонтеров» в районе между Миланом и Бергамо, то есть примерно трех тысяч человек.

Добровольцы эти представляли пеструю смесь всех наций и были очень скверно обмундированы. Одни были одеты в штатское, другие в военную форму; одни нарядились в «риттеры» (австрийские куртки, брошенные имперской армией во время бегства из Милана 23 марта), другие носили бархатные блузы и калабрийские шляпы с перьями; вооружением одних были швейцарские карабины, других — австрийские «зильдеры» или охотничьи ружья. Но все это не смущало Гарибальди: в Монтевидео ему случалось и не то видеть. Он был счастлив, что сможет, наконец, сразиться с ненавистными чужеземцами, угнетателями Италии. Лучшему из добровольческих отрядов он дал название «Анцани» (в честь погибшего товарища), назначив командиром его Медичи. 25 июля он выехал, согласно приказу временного правительства, в Бергамо.

Но Гарибальди приехал слишком поздно. В тот же день австрийцы разбили пьемонтскую армию под Кустоццой, и она спешно отступала к Милану. Крупная, прекрасно вооруженная и дисциплинированная армия Карла Альберта вовсе не уступала австрийской. Она и сейчас могла бы дать отпор врагу, если бы во главе ее стояли опытные командиры, верящие в народное дело; она и сейчас смогла бы защитить против 35 тысяч австрийцев огромную столицу Ломбардии, с мужественным, поголовно вооруженным населением, с богатым артиллерийским парком. Но пьемонтской армии не хватало главного: веры в освободительное дело.

Кроме того, Карл Альберт целых пять месяцев не предпринимал решительных военных действий, теряя золотое время и упуская множество прекрасных возможностей овладеть положением. Если бы еще в марте, тотчас после миланского восстания, пьемонтская армия обрушилась на отступающие войска Радецкого и не позволила им добраться до «четырехугольника крепостей» (Мантуя, Пескьера, Леньяго и Верона), вероятно, австрийцев уже не было бы в Италии. Но Карл Альберт и тут был верен своей трусливой медлительной тактике. Так, в мае, после наполовину выигранной битвы при Санта Лучия (близ Вероны), устрашившись грозного «четырехугольника крепостей», он приказал войскам отступить.