Дафна дю Морье - Извилистые тропы Страница 24

Во время дебатов снова всплыл щекотливый вопрос королевских прерогатив и привилегий, например, имеет ли право монарх облагать налогом ввозные пошлины без санкции парламента, или же парламент должен контролировать короля, отказывая ему в предоставлении субсидий. Король Яков, убежденный в своем божественном праве управлять страной, оказался вовлеченным в конфликт, который затрагивал самую основу отношений между верховной властью короля и свободой его подданных.

В 1606 году, когда вопрос субсидий тоже обсуждался, палата общин смягчилась в связи с неожиданно распространившимся ложным слухом об убийстве короля. 14 мая 1610 года во Франции и в самом деле был убит король. Генриха IV заколол кинжалом какой-то маньяк, вскочивший на подножку его кареты. Он умер мгновенно. Весть об этом сообщил обеим палатам парламента граф Солсбери. Нам неведомо, оказала ли трагическая смерть этого поистине великого короля умиротворяющее воздействие на преданную своему монарху палату общин или нет, но несомненно одно — сторонам удалось каким-то образом прийти к согласию, по каким-то пунктам уступил король, по каким-то палата общин. Обсуждения продолжались весь июнь и июль, и к началу летних каникул был составлен договор, в соответствии с которым монарх соглашался отказаться от некоторых своих прав и привилегий в обмен на выделяемые ему ежегодно 200 000 фунтов.

К несчастью, во время каникул и у короля, и у палаты общин появилось искушение изменить свою позицию, и когда они снова встретились в октябре, настроены обе стороны были куда более жестко. Теперь король требовал уже субсидию в 500 000 фунтов, а если парламент не согласится, он будет считать себя свободным от зафиксированных в договоре уступок. (Как тут не вспомнить договоры или контракты, заключенные уже в наше время правительством и профсоюзами!) Палата общин, как и следовало ожидать, не согласилась, и переговоры прервались.

Любопытная подробность: одним из членов нижней палаты, кто с большим жаром выступал против предоставления королю субсидии, если он не выполнит условия договора, был Натаниэль Бэкон, единокровный брат Фрэнсиса, которого король тоже возвел в рыцарское достоинство по восшествии на престол. Богатый землевладелец лет шестидесяти пяти, живущий в Норфолке и женатый на богатой вдове, он, естественно, возражал против растущих посягательств на свои средства. Сам Фрэнсис занимал более умеренную позицию и высказывался за предоставление королю субсидии, выбирая слова и выражения с обычной для него осторожностью.

Соглашение так и не было достигнуто, договор остался пустой бумажкой. У короля были колоссальные долги, а о том, что казна пуста, знала не только палата общин, но и вся Англия. Не платили послам; те, кто жил на пенсию, вынуждены были занимать. Палата собралась 24 ноября и была распущена в феврале 1611 года. Ни одного важного вопроса на сессии не решили.

А двор словно и не испытывал финансовых затруднений. Были устроены обычные увеселения. Принц Уэльский Генри, официально утвержденный в этом звании в июне, написал свою первую новогоднюю маску. Она называлась «Оберон, принц эльфов». Он хотел, чтобы герои представления выступали на конях, потому что сам обожал скакать верхом, но король не согласился, сейчас-де это будет неуместно, и без того все только и говорят что о расточительности двора. Королева Анна, по обыкновению, также не ограничивала себя ни в чем — ни себя, ни своих придворных дам. Бен Джонсон и Иниго Джонс устроили для них роскошное представление — «Любовь, освободившаяся от невежества и безумств», в котором ее величество выступила в роли царицы Востока.

Нам не дано знать, аплодировали ли им в качестве зрителей Фрэнсис Бэкон и его супруга. Более вероятно, что после роспуска парламента он стал проводить больше времени в Горэмбери, которое он наконец-то, по прошествии стольких лет, мог считать полностью своим. Элис, которой сейчас было восемнадцать лет, была полновластной хозяйкой дома, потому что леди Бэкон умерла в августе 1610 года. Единственный источник сведений об этом мы находим в письме, которое Фрэнсис написал своему старому другу сэру Майклу Хиксу.

«Я высказываю всего лишь мое желание и ни в малейшей мере не хотел бы Вас затруднить. Просто я всей душой хочу, чтобы Вы были рядом со мной во время похорон моей матери, которые состоятся во вторник днем. Осмеливаюсь обещать Вам хорошую проповедь, которую прочитает священник Грейз инна мистер Фентон, ибо никаких иных он не читает. Поминального застолья я устраивать не буду. Но если бы Вы смогли провести в моем доме два или три дня, мне было бы легче пережить в Вашем обществе это печальное событие. Если бы Ваш сын по-прежнему учился в колледже Святого Юлиана, это притянуло бы Вас сюда как магнитом, а теперь, если Вы приедете, я смогу сказать, что Вы приехали только ради меня».

У нас нет текста проповеди, но, без сомнения, она воздала должное величайшей набожности покойной и ее учености. Не были забыты и проповеди, которые она когда-то давно перевела с итальянского и с латыни, как, вероятно, и то, что реформатор Теодор Беза посвятил ей свои размышления. Вероятно, вспомнили и ее ученых сестер: жену лорда-казначея лорда Берли Милдред, которая умерла еще в 1589 году, и Элизабет, леди Расселл, которая умерла всего год назад, в 1609 году.

Энн Бэкон умерла в возрасте восьмидесяти двух лет, но о ее последних годах в Горэмбери мы знаем только то, что она «совсем выжила из ума», как писал епископ Гудмен. Похоронили ее в церкви Святого Михаила в Сент-Олбансе. Если о ком поистине и можно было сказать: «наконец-то отмучилась», так это о ней. Она страдала всеми старческими немощами — была прикована к постели, не могла есть без посторонней помощи, ходила под себя, и можно только надеяться, что вдовы или дочери ее бывших верных слуг, «добряка» Финча, Тома Готерема и других, заботились о ней до конца. Что до ее невестки Элис, о которой, увы, мы знаем так мало, хотелось бы думать, что она проявляла доброту и сострадание к старой свекрови, которая так страстно мечтала о внуках от своих сыновей Энтони и Фрэнсиса, но так их и не дождалась.

По крайней мере письмо Фрэнсиса к сэру Майклу Хиксу свидетельствует о его добром отношении к матери, а то обстоятельство, что он в своем завещании пожелал быть похороненным в церкви Святого Михаила, «ибо там покоится прах моей матери», показывает, что, несмотря на хлопоты и беспокойства, которые она всем причиняла, впав в старческое слабоумие, он надеялся упокоиться с ней рядом, когда придет его срок.

Что касается литературных успехов Фрэнсиса за прошедший год, то после трактата на латыни «De Sapientia Veterum», вышедшего в свет в 1609 году и привлекшего к себе довольно большое внимание, он не напечатал ничего. Это была та самая книга, которую он послал Тоби Мэтью в феврале 1610 года и о которой писал: «Посылаю Вам небольшую вещь, которая начала завоевывать мир. Говорят, моя латынь стала чистой, как серебро, и ее считают образцом. Если бы Вы были здесь до выхода книги, я представил бы ее на Ваш строгий и взыскательный суд».