Гульельмо Ферреро - Юлий Цезарь Страница 24

К концу лета он предпринял экспедицию против еще не покорившихся моринов и менапиев, но она не удалась. Эти воинственные варвары не противостояли единой массой ударам легионов. Они рассеялись маленькими бандами по лесам и болотам, унося с собой самое ценное из своих сокровищ, и начали партизанскую войну, неожиданно нападая на небольшие римские отряды. Приближалась зима. Цезарь понимал, что было бы неблагоразумно углубляться в такую дикую страну, и, опустошив их земли, возвратился назад, уводя свою армию на зимние квартиры в области, которые усмирял в этом году.

Таким образом, третий год войны завершился замечательными успехами и большой выгодой. Репрессии Цезаря были не более чем предлогами для опустошений и грабежей, с помощью которых он, его высшие начальники, особенно Мамурра и Лабиен, и вся армия вознаграждали себя за свои труды.[173]

Но предприятием более трудным, чем подавление этих уже слабых сопротивлений, была для Цезаря организация в Галлии нового правительства. Было невозможно разрушить все политические и юридические органы древнего кельтского общества и заменить их совершенно новым управлением. Не легче было и заставить функционировать эти древние учреждения под римским контролем, господствовать над ними до такой степени, чтобы быть в состоянии пользоваться для себя этой системой традиций, интересов, социальных сил, которую Цезарь нашел в действии и большая часть которой продолжала существовать даже под римским владычеством. Особенно затрудняло Цезаря существование партий: одной — национальной и народной, другой — аристократической и консервативной. Ограничив их деятельность, присоединение Галлии не заставило их исчезнуть: каждая из них сохраняла свои позиции, скрывала свою злобу, старалась использовать для себя новое положение. По мере того как Цезарь лучше знакомился с Галлией, он замечал, что национальная партия, опиравшаяся на массы, была гораздо сильнее консервативной, аристократической, призвавшей его в Галлию. Почти все сеймы, или собрания знати, были в упадке и имели только номинальный авторитет в сравнении с возрастающим могуществом того, кого Цезарь называет царем, т. е. вождя, почти повсюду назначаемого собраниями на неопределенное время, особенно когда этот царь был одним из богатых демагогов, стоявших во главе национальной партии.

А эта партия, на мгновение, казалось, подчинившаяся римскому игу, продолжала не доверять Цезарю и ненавидеть Рим. Это означало, что большая часть нации неискренне приняла новый порядок и не сделает ничего, чтобы приспособить к нему древние галльские учреждения. Затруднение было велико. Но со своей изворотливостью, со своей смелостью, со своим безрассудным оппортунизмом Цезарь намеревался в этот момент перенести опору своей галльской политики с одной партии на другую. Он хотел покинуть аристократическую и консервативную партию, поддерживавшую его до сих пор, и опереться на национальную партию, которая его ненавидела. Он пошел навстречу тем богатым плутократам, чье честолюбие состояло в приобретении монархической власти в древних республиках. У многих племен он назначал их царей — или благодаря своему личному влиянию, или узурпируя права собраний. В надежде иметь во главе племен преданных ему вождей и через них приобрести расположение масс он не колебался жертвовать своими прежними друзьями и собирал сеймы, ускоряя уже давно назревавшую в Галлии революцию в интересах плутократической олигархии. Он принял в число своих новых друзей Верцингеторига, молодого вождя арвернов из могущественной и знатной фамилии.[174] Он сделал Тасгета царем карнутов,[175] Каверина — царем сенонов,[176] Коммия — царем атребатов.[177] Кажется, что он имел намерение сделать Думнорига царем эдуев.[178] Он собирался даже, применяя принцип «разделяй и властвуй», помочь эдуям и ремам получить такое же верховенство, какое потеряли их соперники — сеноны, секваны и арверны.[179] Этим путем он надеялся укрепить римское владычество в Галлии.[180]

Каковы бы ни были отдаленные результаты этой политики, в данный момент дела в Галлии и в метрополии шли хорошо. Крассу и Помпею удалось добиться отсрочки выборов до 55 года и заставить назначить интеррексом преданное им лицо. Однако Луций Домиций Агенобарб, поддерживаемый Катоном, не отказался от выдвижения своей кандидатуры. На заре в день выборов он вышел из дома в сопровождении рабов и клиентов, чтобы обойти Рим, собирая в свою пользу голоса. Но внезапно на повороте одной улицы на него напала вооруженная банда. Раб, шедший перед ним с факелом, был убит; много других из его свиты было ранено. Испуганный Домиций укрылся в тайном убежище.[181] Цезарь отрядил на выборы массу солдат под видом эскорта Публия Красса; и Красc и Помпей были избраны без затруднения.

Их первой заботой было приведение в исполнение принятых в Луке условий. Народный трибун Гай Требоний,[182] сын богатого дельца, незадолго до того присоединившийся к партии Цезаря, несмотря на вызванные консерваторами волнения, добился закона, назначавшего в ранге провинции одному из консулов этого года Сирию, другому — обе Испании, причем на пять лет и с правом объявлять войну. После утверждения этого закона консулы предложили дать Цезарю на другие пять лет управление тремя Галлиями, и предложение было принято без скандала и смятения, хотя Цицерон в дружеской беседе пытался отговорить Помпея от его поддержки.[183] После короткого отдыха в деревне Помпей и Красc, вернувшиеся в апреле в Рим,[184] предложили разные меры для обуздания социальных беспорядков. Красc предложил закон против подкупов, Помпей — более строгий закон об убийствах и судебную реформу, улучшавшую выбор судей. Он хотел также предложить закон против роскоши, что показывает уже изменение его настроения в сторону, противоположную честолюбивой империалистической политике Цезаря. Но Гортензий убедил его не предлагать этот закон, произнеся в большой речи похвалу роскоши, являющейся якобы естественным украшением могущества.[185]

Реформы, впрочем, ни к чему не привели. Беспорядки возрастали с каждым днем. В Путеолах среди посещавших порт многочисленных египетских купцов в начале весны распространился удивительный слух: говорили, что Птолемей вернулся в Александрию с помощью римской армии.[186] Как это могло быть, если сенат не принимал никакого решения? Известие, однако, было правдой. Птолемей, устав платить и ничего не добившись в Риме, приехал в Эфес. Туда после лукского свидания прибыл к нему Рабирий, и они с письмами от Помпея отправились к Габинию в Сирию. Последний, повинуясь приказаниям Помпея, получив за это богатое вознаграждение, согласился вести в Египет Птолемея без утверждения сената, а Рабирий был назначен египетским министром финансов для соблюдения интересов италийских кредиторов царя.[187] Таким образом, в конце 56 года Габиний вторгся в Египет и восстановил Птолемея на троне с помощью армии, в которой служил также Марк Антоний.[188] Легко представить, каковы были протесты консерваторов.