Святослав Рыбас - Генерал Самсонов Страница 24

- Понятно, - сказал Клюев. - Я могу привести иной пример. Как мы воевали с пруссаками. Под Цорндорфом, если угодно. Стоять под огнем артиллерии только потому, что генералы не учли возможность маневра Фридриха? И ценой крови безропотного и безгласного солдата сманеврировать под огнем и напугать Фридриха? Это просто какая-то Персия времен царя Дария! Единственного нашего полководца Суворова, который-то побеждал потому, что тщательнейшим образом готовился к сражениям, мы низвели до шута горохового. Прибаутки - вот что оставили.

- Наболело у вас, - сказал Самсонов. - Ваши опасения мне понятны... Левый фланг укрепляем, туда выдвигаем первый корпус...

И подумал о Суворове. Надо же, какое совпадение! Клюев говорит ему то же, что он сам высказал Якову Григорьевичу. А Яков Григорьевич, что же он? Тоже все понимает и мало что может изменить. Или окаменел в героической неподвижности? Нет у Самсонова ответа.

* * *

6 августа 1914 г. Остроленка. Генералу Самсонову.

6171. Задержка в наступлении 2-ой армии ставит в тяжелое положение 1-ю армию, которая уже два дня ведет бой у Сталупенен. Поэтому ускорьте наступление 2-й армии и возможно энергично развейте ее операции, выдвинув, если для сего потребуется, и первый корпус. 1209. Жилинский.

6 августа 1914 г. Гродно. Главнокомандующему.

1209. Армия наступает со времени вашего приказания безостановочно, делая переходы свыше 20 верст по пескам, почему ускорить не могу. 7-го головы двух корпусов переходят границу. 6206. Самсонов.

* * *

Не давал Яков Григорьевич ни часа передышки. Надо было во что бы то ни стало наступать.

Вечное наше - "во что бы то ни стало" - толкало армию вперед.

Глава четвертая

Первая русская армия перешла границу раньше второй, как и следовало по директиве штаба фронта,

Восточная Пруссия, родина германских императоров, колыбель прусской монархии и символ несгибаемости Германии, оказалась под угрозой. Призрак русского "парового катка" навис над Кенигсбергом, маленькими уютными городами, поместьями и хуторами. Русские казаки уже пролетели по приграничным городам и разбросали "Объявление всем жителям Восточной Пруссии". В нем говорились ужасные вещи! "Всякое сопротивление, оказываемое императорским войскам Российской армии мирными жителями, - будет беспощадно караться, невзирая на пол и возраст населения.

Селения, где будет проявлено хоть малейшее нападение или оказано мирными жителями сопротивление войскам или их распоряжениям, немедленно сжигаются до основания..."

И ужас пронесся над Восточной Пруссией, достиг Берлина, встревожил ставку в Кобленце. Чувство патриотизма взывало к Большому генеральному штабу, противоречило его планам - великая нация не желала отдавать свою святыню, что бы там ни думали генералы.

По военным соображениям защита Восточной Пруссии была второстепенным делом и не могла идти ни в какое сравнение с западным театром, где развивалось молниеносное наступление на Париж. Вот кто должен был горевать французы! Они были в безнадежном положении, ни Англия, ни Россия не успевали им помочь, и в отведенные по плану сорок дней Франция должна быть разгромлена,

Так стоило ли ради этой грандиозной задачи перебрасывать войска с западного театра в Восточную Пруссию?

"Безусловно стоит" - требовали немецкие газеты, руководимые патриотическими чувствами. - Не отдадим врагу наших земель!" - "Ни за что! считали генштабисты. - Мы совершим роковую ошибку."

Замечено, впрочем, что именно военные чаще всего драматизируют обстановку. На самом же деле, что следует даже из академических правил, действия каждого военачальника происходят в воображаемой им обстановке и в неведении относительно реальных сил противника.

Итак, первая русская армия под командованием Ренненкампфа наступала, а восьмая германская под командованием Притвица отступала.

После авангардных боев под Гумбиненом и Сталупененом, закончившихся победой русских, воодушевление охватило штаб Северо-Западного фронта. Разгром 17-го германского корпуса, попавшего под прямую наводку русской артиллерии, захваченные пленные, пушки, пулеметы, зарядные ящики - это затуманило головы. Восточная Пруссия уже виделась завоеванной.

Но при внимательном изучении обстановки Жилинский и Орановский забеспокоились: наш З-й корпус понес тяжелые потери, 28-я пехотная дивизия была выведена из строя на ближайшие дни, но это было бы еще терпимо, если бы не очевиднейший стратегический просчет - разновременное введение в дело первой и второй армий - давало Притвицу возможности разбить армии поодиночке. К тому же штабу стало известно, что возникает угроза Варшаве - у Петрокова обнаружена германская кавалерийская дивизия с пехотой, а со стороны Серадзя - пехотная дивизия. И все это - малочисленность первой армии, отставание второй, опасность на левом берегу Вислы - вынудило Жилинского изъять из армии Самсонова гвардейский корпус, поставив его перед Варшавой, и заставить вторую армию наступать, несмотря ни на что, а спустя двое суток передать первой армии еще один корпус из состава второй.

Перед Яковом Григорьевичем Жилинским, закаменевшим в исполнении приказов "Живым трупом", простиралась огромная часть Российской империи, по сравнению с которой Восточная Пруссия была как флигель в помещичьем доме. А над Жилинским, над его фронтом властвовал верховный командующий великий князь Николай Николаевич, и для верховного вторая армия не всегда была и видна.

Выше Ставки никого не было. Дальше - государь и Господь, но это уже иные величины.

Выше могли быть не интересы России и ее вожди, а интересы и требования войны. И значит - надо было думать о судьбе Франции. Уже 23 июля Палеолог воззвал к Николаю II: "Я умоляю, Ваше величество, приказать вашим войскам немедленное наступление. Иначе французская армия рискует быть раздавлена".

Пятого августа Бенкендорф сообщал Сазонову: общественное мнение Англии с нетерпением ожидает вступления русских войск в Германию; Китченер хотя и разделяет это мнение, но считает необходимым, чтобы русское наступление осуществлялось массами, подавляющими своей численностью, и поэтому предпочитает запоздание поспешности.

Седьмого августа Игнатьев телеграфировал из Парижа: "Французский военный министр совершенно серьезно полагает возможность для нас вторжения в Германию и движения на Берлин со стороны Варшавы".

И ни слова об отставших хлебопекарнях, артиллерийских парках, корпусных обозах, армейских транспортах. Этого из Парижа, Лондона, Петрограда невозможно увидеть. Этого как будто и нет. Есть только "массы, подавляющие своей численностью", есть невидимая жертва, есть кровавый опыт...