Виктор Савченко - Авантюристы гражданской войны: историческое расследование Страница 24

Командующий В. Антонов-Овсеенко вспоминал, что его штабу удалось установить связь только с отрядом Никифоровой, большевистские же отряды разбежались. Кстати, Маруся тогда настойчиво предлагала будущему «батьке» Нестору Махно вывезти его эшелоном из Украины и принять в свой отряд на командную должность. Но Махно избрал свой путь борьбы...

В апреле 1918 года под давлением сил оккупантов отряд Маруси отходит на Юзовку — Таганрог. В Таганроге командир большевистского отряда Каскин арестовал Марусю прямо в здании ЦИК Советов Украины. Когда ее брали под стражу на глазах у членов правительства, Маруся спросила Владимира Затонского, за что ее арестовывают. Получив в ответ: «Не знаю, за что», Маруся обозвала большевистского «божка» «подлым лицемером» и плюнула ему вслед.

«Таганрогское» правительство Советской Украины находилось в замешательстве не только от практически полной потери своей территории и армии, но и от попытки выступления «союзных» левых эсеров. В Таганрог в конце марта 1918 года прибыли и организовали там «главный военный штаб» лидеры российских левых эсеров — Камков, Карелин, Штейнберг — ярые противники Брестского мира с немцами. Эти лидеры прибыли на «украинское пепелище» не просто так, они намеревались возглавить захват денежных средств у своих «друзей»-большевиков Советской Украины.

Левоэсеровский отряд таганрогского военкома арестовал «народных секретарей» — министров Советской Украины. В номерах гостиницы, где жили лидеры большевиков В. Затонский, С. Коссиор и другие были проведены обыски и изъятие денег «на продолжение революционной войны в Украине». Эсеры считали, что «народные секретари» просто прикарманили украинские «народные деньги». Через несколько дней этот скандал удалось замять, очевидно после дележа денег.

Марусе грозит смертная казнь за превышение власти, самочинные расстрелы и изъятия ценностей, за разграбление Елизаветграда. К тому же, как раз в середине апреля 1918 года в Москве проходило полное разоружение анархистских [77] отрядов, сопровождаемое арестами и расстрелами анархистов Московские анархисты были объявлены мятежниками, и в связи с событиями в столице «дело Маруси» приобретало широкий резонанс.

После ареста Никифоровой ее отряд не разбежался и не пошел служить в большевистские соединения. Оставшиеся в нем триста бойцов, а также эвакуировавшиеся из Украины анархисты и левые эсеры потребовали освобождения Маруси. Анархисты обратились за помощью к командующему фронтом Антонову-Овсеенко. Последний ответил телеграммой: «Отряд анархистки Марии Никифоровой, как и товарищ Никифорова, мне хорошо известны. Вместо того, чтоб заниматься разоружением таких революционных боевых единиц, я советовал бы заняться созданием их». В то же время с фронта прибыл анархистский бронепоезд Гарина, который, угрожая орудиями, наведенными на город, потребовал освобождения Маруси.

В конце апреля в Таганроге состоялся революционный суд над Никифоровой. Среди судей были лидеры большевиков и левых эсеров, возглавлял суд В. Затонский. Он проходил при открытых дверях и назывался «судом революционной чести». На суде анархисты заявили, что поднимут восстание, если Марусю не освободят, и суд признал ее невиновной, принял решение вернуть ее отряду оружие и дать эшелон для продвижения.

После освобождения Никифоровой Нестор Махно тут же написал, а таганрогские анархисты напечатали листовку (за подписью «Совета анархистов»), в которой власти Советской Украины обвинялись в фальсификации «дела». Митинги, на которых перед солдатами и таганрогскими рабочими выступали Маруся и Махно, также были собраны с целью оправдания Никифоровой и обличения властей. Однако солдаты 1-го революционного батальона коммуниста Каскина остались недовольны освобождением Маруси и продолжали требовать ее покарания за убийства, издевательства над населением и грабежи.

В мае 1918 года отряд Маруси уже наводит ужас на буржуазию Ростова-на-Дону и Новочеркасска, тревожа местных большевиков своей бесконтрольностью и ночной стрельбой. Анархисты обстреливали Донской областной исполком, [78] здания, где размещались другие «властные» структуры, призывая к «немедленной анархии». В районе Ростова в то время собирается множество отступивших из Украины анархистских отрядов, которыми командовали Арон Барон, Махно, Желябов, Васильев и другие. Это была мощная сила, которую, несмотря на постановление Президиума Донского исполкома, так и не удалось разоружить.

В Ростове Маруся приступила к «уничтожению капитала». Анархисты захватили все банки, и на одной из площадей города вскоре возникла большая бумажная гора, состоявшая из ценных бумаг и облигаций. Потом анархисты подожгли ее и, освещенные заревом костра, праздновали рождение «нового мира». Но вот «вечные ценности» — золото и бриллианты, изъятые из банка и из «буржуазных квартир», в этот костер не попали, как не попали туда и реальные денежные знаки, бывшие в обороте.

Летом 18-го марусин отряд появляется у Брянска и Саратова, воюя против белоказаков, сталкивается с советскими войсками у Царицына и Воронежа. В районе железнодорожной станции Царицына анархистские отряды Никифоровой и Петренко дали настоящий трехдневный бой большевикам. Причем город подвергся сильному обстрелу артиллерией бронепоезда, на котором прибыли отряды анархистов. Руководил борьбой с этим «безобразием» сам недавний комиссар Советской Украины Серго Орджоникидзе.

Как выглядела тогда наша «героиня» и ее ближайшее окружение?

О воронежской встрече с Марусей Р. Рошаль писал: «По улице с бешеной скоростью мчится экипаж. Небрежно развалясь, сидит в нем молодая брюнетка в залихватски надетой набекрень кубанке, рядом, повиснув на подножке, плечистый парень в красных гусарских рейтузах. Брюнетка и ее телохранитель увешаны оружием».

Очевидцы вспоминают «маруськиных» матросов — «дружинников» с дамскими золотыми браслетами на руках и экзотических «испанцев» — анархистов в черных пелеринах, с длинными волосами, что пугали своим видом обитателей русских уездных городков.

Анархист М. Чуднов так описывал Марусю лета Восемнадцатого: «Это была женщина лет тридцати двух или тридцати пяти, с преждевременно состарившимся лицом, в котором [79] было что-то от скопца или гермафродита, волосы острижены в кружок. На ней ловко сидел казачий бешмет с газырями. Набекрень надета белая папаха».

Комиссар М. Киселев вспоминает Марусю уже весны Девятнадцатого: «...ей около тридцати — худенькая, с изможденным, испитым лицом, производит впечатление старой, засидевшейся курсистки».