Ю. Барабанщиков - Воспоминания о академике Е. К. Федорове. «Этапы большого пути» Страница 24

После войны в стране с новым размахом начались аресты, фабрикация дел против лучших людей. Машина сталинского режима заработала с новой силой. По указанию тогдашнего министра Госконтроля Мехлиса, скорее всего по чьему-то доносу, в ГУГМС была прислана комиссия этого ведомства. В сути научной и оперативной работы комиссия не разбиралась, да, по-видимому, этими вопросами не особенно и интересовалась, а состряпала свое заключение по вопросам связи с иностранцами в годы войны. Начиналась борьба с так называемыми космополитами. Без каких-либо объяснений 22 августа 1947 года постановлением Совета Министров СССР, подписанным И.В. Сталиным, Е.К. Федоров был снят с должности начальника ГУГМС, лишен воинского звания генерал-лейтенанта, разжалован в рядовые и предан суду чести. Суды чести были созданы Постановлением СМ СССР и ЦК ВКП(б) от 28 марта 1947 года за № 748.

Федорова, к счастью, не арестовали, но его первого заместителя, Якова Соломоновича Либина, соратника и друга по зимовкам в бухте Тихой, на мысе Челюскин, пришли арестовывать. Во время обыска в квартире Либин застрелился.

Почему не арестовали Федорова? Сказать трудно. Может быть, потому, что он был слишком известен в стране и в мире, а может быть, Сталин вспомнил, как он в 1938 году пестовал папанинцев.

В это же время был освобожден от руководства Главным управлением Северного морского пути Иван Дмитриевич Папанин, правда, с оставлением всех материальных привилегий и воинского звания контр-адмирала.

Суд чести был сформирован из подчиненных Федорова. Председателем суда был назначен А.А. Ющак, тогдашний директор Центрального института прогнозов.

Суд проходил с 3 по 6 октября 1947 года. Кроме Федорова к суду были привлечены руководители иностранного отдела службы. Подсудимые обвинялись в «антипатриотических и антигосударственных поступках».

Что же выяснилось на этом суде? Если смотреть с позиции сегодняшнего дня, то предъявленные обвинения кажутся смехотворными, но тогда они были трагическими.

Обвиняли, например, в том, что при консультировании английских пилотов в специально оборудованной приемной о погоде на предстоящей трассе полетов, на которой присутствовали представители английской и американской миссий, ведавшие метеослужбами своих стран, с ними велись разговоры не о погоде на трассе, а о применяемых методах прогноза погоды, системе взаимной передачи гидрометеорологической информации.

По просьбе британской миссии и по указанию Федорова англичанам были переданы образцы радиозонда, аэростатного метеорографа, самолетного метеорографа, самолетного психрометра и гигрометра, некоторой справочной литературы и наставлений, причем приборы являлись серийными, а литература была совершенно открытой. Но подсудимые обвинялись, тем не менее, не в передаче секретных сведений, а в заискивании перед иностранцами. Хотя от наших союзников мы получали такого же рода вещи. Подсудимых обвиняли также в том, что они, зная английский язык, вели на нем разные разговоры на приемах в иностранных миссиях, а лично Федорова – еще и в том, что он посещал вечера и банкеты на квартирах у иностранцев и приглашал иностранцев к себе на дачу.

Федоров не отрицал этих фактов, но сказал, что он информировал о своих деловых связях заместителя министра иностранных дел А.Я. Вышинского, которому В.М. Молотов поручил определять порядок взаимоотношений с иностранцами.

По официальному разрешению иностранным представителям была дана возможность ознакомиться с работой регионального управления Гидрометслужбы. Таковым было выбрано управление в Горьком. Но Федорову было предъявлено обвинение в том, что он допустил поездку на пляж, причем кроме мужчин в купании участвовало несколько женщин – сотрудниц Горьковского управления. С особым пристрастием об этом допрашивал на суде секретарь партбюро ГУГМС Золотухин, придавая событию аморальную окраску. Евгений Константинович сообщил, что на пляж он не ездил, но по информации своих подчиненных знает, что ничего аморального на пляже не произошло.

Федорову и его помощникам по иностранным делам было предъявлено обвинение, что, подписывая письма, они употребляли выражения «искренне Ваш», «сердечно преданный», «искренне благодарный», «рад сообщить Вам». Это было расценено судом как «потеря элементарного политического чутья».

Вот и все, что удалось наскрести для обвинительного заключения. Суд чести объявил Е.К. Федорову общественный выговор за антигосударственные и антипатриотические поступки, выразившиеся главным образом в том, что он разрешил передачу за границу некоторых научных трудов (в порядке обмена) и сведений, передавать которые якобы не следовало, а также за то, что плохо контролировал работу иностранного отдела ГУГМС, вследствие чего в ней было много промахов. Суд чести режиссировал сам Мехлис. Хотя он и не был на суде, но активно участвовал в некоторых заседаниях предварительного следствия и инструктировал членов суда. Однажды на предварительном следствии Мехлис обвинил Федорова в пьянстве с иностранцами. Федоров не отрицал, что он в четырех-пяти случаях выпивал с иностранцами, может быть больше, чем нужно. Мехлис, по-видимому, остался недоволен слишком мягкой, с его точки зрения, формулировкой приговора суда чести, так как на совещании в ГУГМС в связи с вступлением в должность нового начальника службы Шулейкина В.В. он выступил с погромной речью в адрес Федорова.

Как относился Федоров впоследствии к суду чести, как расценивал поведение своих коллег, участвовавших в этом спектакле? Много позднее, когда он снова вернулся в Гидрометслужбу, я спросил его об этом. Он ответил, что последствий для них событие не имело.

– Ребят, которые участвовали в этом суде, я понимал – они ничего не могли поделать и вели себя по отношению ко мне по-дружески, за исключением некоторых злобных товарищей, – говорил Евгений Константинович. – С последними я постарался больше не иметь дела, избегал каких-либо встреч с ними, а с председателем суда Анатолием Анатольевичем Ющаком мы остались друзьями, и когда я снова стал начальником Гидрометслужбы, он долгие годы работал директором Государственного океанографического института, входившего в систему Гидрометслужбы.

В ноябре 1947 года Евгений Константинович Федоров перешел в Академию наук СССР и был назначен заведующим лабораторией атмосферного электричества Геофизического института.

Так закончился этот этап жизни Федорова, связанный со сталинской эпохой, эпохой великих и трагических событий в жизни советского народа, когда многие и многие сначала возвеличивались и прославлялись, а потом низвергались. Сейчас, когда заново осмысливается культ личности Сталина, тех, кто подвергался репрессиям, в том числе людей смелых, бесстрашных, проявивших героизм и презрение к смерти в войнах, часто обвиняют в трусости и беспринципности. Такие категорические суждения свойственны больше всего людям поколений, сформировавшихся после сталинской эпохи, когда многое стало ясным. Они просто не могут понять психологию людей сталинской эпохи. Я застал это время уже взрослым человеком и пережил сложные и противоречивые чувства. Я знал о фактах произвола и был уверен, что большинство людей репрессированы несправедливо. Так думали многие и в мыслях страдали от этих жестоких несправедливостей. Но молчали. Слишком тонкой психологически была система подавления, и многие понимали, что бесполезно жертвовать своей жизнью. Это было бы все равно, что пытаться остановить мчащийся поезд. Дело в том, что в нас были воспитаны на примере лучших представителей советского народа, истории страны высокие патриотические чувства. Ради этих чувств мы были готовы жертвовать всем, даже жизнью. Это ярко проявилось в войну, когда перед тобой был конкретный враг и умереть за народ, за Родину было осознанной необходимостью, так как сознание, что тебя и твой поступок будут помнить не только родные и близкие, но народ и Родина, вселяло бесстрашие и презрение к смерти.