Варлам Шаламов - Переписка Страница 24

Письмо мое, Варламка, пишется в необычных условиях: я у Аллки, ночь, и я дежурю около ее умирающей матери. Аллка с братом с 3-х часов прошлой ночи на ногах и совсем обессилили. Обидно наблюдать, в какое беспомощное состояние человек впадает в конце жизни. И зачем так устроено, что после всяческого развития, совершенства и процветания наступает такой упадок и разрушение. А с другой стороны, если человек умирает, не дойдя до такого состояния, то тоже жалко и говорят тогда, что умер человек безвременно.

Я сделала растрату из тех денег, что берегла тебе на плащик. Пошла в очередной поход искать тебе плащ, а нашла себе и купила, т. к. мне кроме пальто нечего надеть, а прямо из пальто в «беспальто» рискованно да неприятно. А мне именно необходима была такая легкая покрышка. Уже два дня я наслаждаюсь. Красиво, удобно и без затей — надела да и пошла. Варламка, кончаются чернила в ручке.

Спокойной ночи,

целую

Галя.

Г.И. Гудзь — В.Т. Шаламову

13. VI.55

Москва

Дорогой Мумка.

Вчера, когда я была у Маши, готовилась к сегодняшнему празднику, позвонил Борис Леонидович.

После взаимных приветствий и любезностей («я рад, что могу поцеловать Вашу руку», а «я рада, что слышу его голос») он сказал, что хочет тебе передать, что он тебя помнит, любит и ценит по-прежнему. Что его упорное молчание зависит от того, что он переписывает вторую часть романа (не механически), в котором получилось около 600 страниц и ни на что не может отвлекаться, что письма твои он получил, но не ответил потому же, т. к. ответить тебе кое-как на одном листочке он не может, а отрываться на большое письмо не имеет права. В доказательство привел пример: к нему настойчиво обращался главлитиздат (гл. редактор) с переизданием его стихов, но он даже это вынужден всячески оттягивать, чтобы не отрываться от романа. Но он (ты) записан у меня в книге сердца, на первой странице среди 2-х — 3-х максимум 4-х имен. Я в него верю, верю, что его талант не останется неведомым, я чувствую, что мы идем к лучшему и хотя я знаю, что о напечатании моего романа сейчас нечего и говорить, я все-таки чувствую уверенность, что пишу не впустую. На мои слова о нашем беспокойстве о нем он сказал, что, наоборот, давно не чувствовал себя так в форме, как сейчас, что во время 11-го съезда с ним ничего особенного не было, «чистейшие пустяки, небольшой обморок» и что работается ему сейчас очень хорошо. Шаламова крепко целую. Люблю. Про тетрадку твою сказал, что можно почти всегда застать 3инаиду Николаевну в 2 часа, но лучше подождать до личной встречи.

Ленка очень довольна и чашкой и тапочками. Сказала «ой, как здорово, что эта чашка».

От тебя ничего нет.

Целую.

Галя.

Г.И. Гудзь — В.Т. Шаламову

20. VI.55

Москва

Дорогой Варламка!

Я заболела с воскресенья сильнейшим гриппом, вернее не гриппом, а насморком. Заливалась и чихала всю неделю. Бюллетень я не брала не потому, что мне его не дали бы или платили бы 90 %, а потому, что у нас очень сложно его получить. Так что я на работу ходила, но по правде сказать, если я и получила з/п 100 %, то работала я на 50 %. А вечерами я лечилась всякими зверскими способами: водку с хиной, горчичные ванны ногам, малиновый чай, стрептоцид внутрь и в нос. За неделю сожрала почти поллитра водки. Сейчас насморк «конденсируется».

Говоря с тобой о сегодняшнем воскресении, я забыла сказать, что сегодня дежурю на участке. И вот сейчас пишу тебе, уже сидя здесь на участке. Мне предстоит отсидеть 6 часов в (с 4— 10 веч.) — это ужас! Это почти рабочий день. Главное, что все уже отметились и делать горько нечего. Та, которую я сменила, сказала, что за ее 6 часов приходило 3 человека. Вот тоска. Ну я буду читать Сен-Симона, который, надо сказать, подвигается у меня слабо, и неделю я совсем не могла читать, т. к. точила слезы, а сейчас как стану читать, так засыпаю.

Вот сейчас начну читать и буду держать тебя в курсе, как у меня будет идти дело. Прежде всего примечания, к которым ты мне советовал обращаться, перепутаны, их номера не соответствуют ссылкам, приходится прочитывать несколько примечаний и подбирать себе подходящее по смыслу.

Читаю час, но во вкус не вхожу. Все эти «месье», герцоги, фамилии ускользают от меня, и пока я в примечании прочту, кто он такой, то я забываю, что он сделал в самой книге. Я не знаю, почему ты сравнил эту книгу с «Опасными связями». Там легкий, игривый сюжет с занимательной интригой в блестящем изложении и в оригинальном стиле, а здесь мемуары, в которых я пока не улавливаю даже сюжетного стержня. Та книга, как шампанское, а эта далеко нет. Почему ты сравнил?

Что-то я опять зачихала. Неужели опять возобновится насморк. Это будет неприятно п. ч. надо же все-таки работать и потом я уже твердо решила пойти к зубному врачу, как вдруг эти «фонтаны» из носа.

Нет, решительно я засыпаю над Сен-Симоном и так и не понимаю, на ком женили герцога Шартрского — на своей же сестре, что ли? Ну, целую тебя и письмо кончаю.

Сейчас еще напишу Марии Александровне.

Ответил ли ты на письмо и что сам решил делать?

Г.Т. Сорохтина[37] — В.Т. Шаламову

Милые, дорогие мои Варлуша, Галя, Леночка!

Мы с таким трепетом ждали ответа от Леночки, наметили срок 18, ждали почтальона, смотрели в окно и в ящик заглядывали, но, кроме газеты, ничего. Расстроилась я очень, бранила Вову, что послал не заказным. Но вот сегодня получаю письмо «Дмитровское шоссе», бегу домой скорей читать и мне сделалось плохо, все завертелось, на минуту замерла душа, голова, сердце, ничего не помню. Милый, дорогой Варлуша, ты жив, жив, Господи, да как же все это, а я ведь уже давно решила, что тебя нет в живых и ходила в церковь поминала. Когда я послала посылку в Ногаево, первую, она не вернулась, ты ее, наверно, получил, а вторая вернулась обратно, значит, тебя уже нет, я так тогда глупая сообразила, а потом вся жизнь завертелась, война и всякие жизненные осложнения. Но ты, дорогой, почему ты ничего не писал, почему, ведь ты знал, что я в Сухуми? Правда, я еще ничего не знала, как и что и когда. Приезжайте к нам, живите, я в обиду Вас никому не дам, хотя я уже имею не 30 лет, тоже стала старая, но вот до сего дня еще сама себя и Вову[38] кормлю. Боря[39] сидел 3 1/2 года в тюрьме, я ему носила передачи, все можно сказать загнала. Сидела и в холод и жару и дождь на толчке с барахлом домашним и железками тяжелыми, чтобы добыть тогда на передачу и себе, когда хлеб стоил 60 р. буханка, потом поступила чернорабочей в Судоремонтный, чтобы получать хлеба 800 г и сахара. Борю присудили к 5 годам (в 41 году, нач.) как за растрату. При случае расскажу, и выпустили в 43. Стали вместе год работать в Военторге и еще он в Золотопродснабе. Последнее перевели в Ахтыри. Он уехал организовать там рыб. промысел от этого учреждения. Там опять что-то натворил (а мы жили здесь), сошелся с кубанской женщиной. Ему уже сюда было нельзя, он скрывался, и вот в 52 г. явился с ней сюда, хотел поселиться у нас, но я не разрешила. Он теперь строит большой дом через три дома от нас, на участке Вл. Ник. и Юлии Ионовны, они тоже переехали из Кунцева. Много мы с Вовочкой видели горя, недостатков и издевательств, но все проходит, все забывает время. Я с 7 лет (когда Вове было) одна тяну и забочусь обо всем. Слава Богу, он уже закончил 11 — летку, ездил в Ленинград, хотел поступить в Корабел, строит, инс-т, но по немец, яз. получил неудовл., вернулся и тоже поступил работать, скоро м-ц. Осенью опять поедет куда-нибудь получить образование. Боря нам не помогал и не помогает. Вова туда не ходит. Вот, кажется, и все о нас. Тетя Катя[40] (ей исполнилось 29 ноября 80 лет) жила у нас три года и вот уже 3 года живет у своей дочери Нади в Калининграде обл. (б. Кенигсберг). Степа[41] демобилизовался. Таня закончила педагог, инс-т в Ленигр. и теперь где-то на севере преподает физ. и матем., а Леня (Надин сын) на 2-м курсе Корабел, инст. в Ленинграде. Наташин сын Вадим[42] окончил Медицин, инс., теперь врач и Люся[43] врач, а об Николае Сучкове не знаю. Валерий умер 6 декабря, уже вот 2 года[44] как исполнилось нынче. Летом была у меня Зина, отдыхала м-ц, живет там же, на Петровке. Юлия Георгиевна еще жива, ей 83 г. Она в доме престарелых. Вот, мои дорогие, как сложилась у всех нас жизнь, как-то горько и обидно. Столько было кругом горя и за что, спрашивается. Ну, ничего, не будем унывать, лишь бы Господь дал нам здоровья и для меня счастье увидеть всех вас и почувствовать близких, родных, ведь как я переживала, что мы с Вовочкой одни, Коля пропал без вести, и я держалась все годы какой-то внутренней силой, иногда теряла ее, но опять все соберу и ногу, руку, голову поставлю на место, все соберу целое и опять живу, пока не наступит день страшный, тоски и обиды. Правда, сердце очень стало плохое, миокард-артериосклероз, все это нагрузка переживаний и заботы.