Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов Страница 25

Чудом спасшись от гибели на острове, Зуев вернулся с Мудьюга в Архангельск. В феврале его назначили агитатором при Бюро печати, а как только появилось Архангельское отделение РОСТА, Зуев стал его секретарем.

С Леоновым Зуев познакомился уже после разгрома Северной армии, в начале весны 1920-го, на квартире у Бориса Шергина. Там происходило что-то вроде леоновского вечера: он уже тогда читал свои рассказы мастерски, вдохновенно, с замечательным чутьем к слову, тем и очаровал Зуева.

Не пытавшийся скрыться от большевиков и даже проводивший свои литературные вечера, Леонид был уверен в добротолюбии новой власти.

Подобное ощущение в городе испытывали многие, потому что наказывать пришлось бы каждого третьего. Тысячи людей с восторгом встречали «союзников», сотни работали при фактической оккупации во всевозможных учреждениях, так или иначе сотрудничая с режимом. Добрая дюжина газет, лояльно относившаяся к власти, выходила все это время. Чуть ли не весь фронт дезертировал и вернулся по домам. В Артиллерийской и Пулеметной школах, как мы помним, прошли обучение более тысячи человек – юнкер Леонов значился в приказе за номером 636. Никто не устроил резню в первые же дни после прихода Красной армии – и посему многие успокоились.

Наглядным подтверждением этого факта служат результаты первой советской переписи лета 1920 года, под которую попали и Леоновы.

В числе вопросов, на которые пришлось отвечать Леониду, был такой: «Участвовал ли как военнослужащий в войнах: а) 1914–1917 гг.» – здесь он вписал от руки: «Нет». «Участвовал ли как военнослужащий в войнах: а) 1918–1920 гг.» – тут он честно пишет: «Офицер».

Секретарь отделения РОСТА Зуев предложил бывшему офицеру Леониду Леонову работать вместе с ним. Такие вот перепады в судьбе будущего писателя…

По утверждению Зуева, Леонид принял его предложение «без колебаний».

Так он стал секретарем печатной стенной газеты архангельского отделения РОСТА «Красная весть». Газета выходила тиражом то в 500, то в 200 экземпляров, зато на нее поначалу шла отличная норвежская бумага, предназначавшаяся для печатания денег белого правительства. Когда хорошая бумага подошла к концу, в ход пошли обрывки, обрезки, канцелярские бланки.

Редакция из десяти человек размещалась в магазине суконщика Ведякина на Троицком проспекте. Важный факт: здесь же был читальный зал РОСТА, и заведовал им бывший священник Щипунов, отрекшийся публично, на страницах «Известий» Архгубисполкома, от православной веры. Не он ли послужил прообразом дьякона Аблаева в леоновской «Пирамиде»?

Выходила «Красная весть» ежедневно и, вполне возможно, под влиянием Леонида Леонова стала сильно напоминать «Северный день», разве что без театрального отдела. В «Красной вести» тоже публиковались в первую очередь телеграммы из Москвы, потом архангельские новости – и все было обильно приправлено разнообразной стихотворной кустарщиной.

В «Красной вести» Леонид набил руку в написании всевозможных агиток, частушек, лозунгов и прочих идеологических погремушек.

В те дни он признался Зуеву, что после оккупации его отношение к большевикам изменилось: приход Красной армии воспринялся им скорее как освобождение от власти чуждой. Обманывал Зуева, нет? Кажется, немного лукавил.

Тогда началась очередная мобилизация, теперь уже в Красную армию, на Западный и Южный фронты, и Леонов как-то сказал Зуеву, что, наверное, пойдет воевать. Что здесь перевешивало: нежелание белогвардейского прапорщика оставаться в городе, где слишком многие знали о делах Леонида и его отца, или действительное стремление послужить Красной армии? Думаем, первое.

C 1 апреля по 31 мая проработал Леонов в «Красной вести». Может, остался бы там еще, но 7 апреля отца, Максима Леоновича, опять забрали. Если по Леониду Леонову нужно еще было собирать материалы (архивы Северной армии были сожжены незадолго до бегства генерал-лейтенанта Миллера со товарищи), то редакторская, журналистская и общественная деятельность его отца была слишком очевидна: подшивки наглядно антисоветского «Северного дня» мог прочесть любой.

Максим Леонов был осужден и приговорен к принудительным работам сроком на год. Посидел при старой власти, теперь попал под твердую руку новой.

В те дни ситуация в городе стала меняться: начались повальные аресты «бывших». По ночам на окраине города был слышен пулемет. Две-три очереди, тишина. Две-три очереди, тишина. Жители Архангельска скоро узнали, что это – расстрелы.

Любопытно, что многих людей из леоновского круга так и не тронули. Будто ни при чем остался Писахов, передававший вырученные от продажи картин деньги в помощь белым офицерам и лично изготавливавший флаги для частей Северной армии. Более того, вскоре у него начали проходить выставки картин.

А вот Горемыке, да, не везло.

Не повезло и матери леоновской знакомой Ксении Гемп – Надежде Михайловне Двойниковой. Она занималась примерно той же самой деятельностью, что и Максим Леонович: в частности, работала в «Архангельском патриотическом женском союзе», помогавшем раненым белогвардейцам. Сначала ее приговорили к расстрелу, затем приговор был изменен на десять лет принудительных работ.

Леониду без отца стало совсем худо: средств к проживанию не было почти никаких, хоть как-то выживали благодаря помощи брата Марии Матвеевны Чернышевой, архангельского ювелира. Стенная газета РОСТА едва кормила, да и, скорее всего, нервно было там работать, когда отец в тюрьме.

Заступничество рабочих Горемыке уже не помогало, хлопотать начали другие люди, но пока безрезультатно.

И еще эта стрельба ночами…

Леонов отправился то ли в губком, то ли в ревком и прямо спросил у кого-то из местного начальства: «Отца задержали, меня нет. Раз я на свободе – не дайте умереть с голода. Хочу работать».

А какая могла быть работа в Советской республике? Красная армия – вот самая главная работа.

«Ты у нас в Артиллерийской школе учился? – спросили у Леонова. – Нам артиллеристы нужны. Иди-ка ты повоюй».

Леонид оформляется как доброволец.

13 июня «Известия» Архангельского губернского ревкома и губкома отчитались об отправке на фронт второй партии коммунистов и добровольцев – отчет был в стихах: «Едет-едет из Архангельска,/ Едет смелый коммунар,/ И панам и гадам врангельским/ Нанести лихой удар».

Леонова определяют в артиллерийский дивизион.

Дорога лежала на Южный фронт.

Уже вдали от Архангельска нагнала Леонова добрая весть: отца освободили, полный срок ему отбывать не пришлось. За Максима Леоновича заступился Даниил Крентюков, тоже «народный» поэт, с которыми Леонов-старший столько возился. К счастью, Крентюков не только вирши слагал, но был еще и партийным секретарем в уезде.