Константин Сапожников - Уго Чавес. Одинокий революционер Страница 25

Сам Чавес так вспоминал о первом периоде своей армейской службы: «Я сталкивался, и очень жёстко, с прямыми начальниками, когда видел случаи коррупции, причём не только в использовании небольших ресурсов батальона, но — моральную коррупцию вооружённых сил, служить в которых я готовился серьёзно, верой и правдой. По меньшей мере, с нашей правдой, в которую мы, боливарианцы, верим, возможно, потому, что наш выпуск получил имя Симона Боливара».

Через год батальон, в котором служил Чавес, был перебазирован в Куману, город на побережье Карибского моря. Причина смены дислокации — угроза возобновления партизанской активности на востоке страны. Попытки экстремистской части расколовшейся марксистско-ленинско-маоистской партии «Bandera Roja» («Красное Знамя») открыть «фронт вооружённой борьбы» встревожили правительство. В селении Сан-Матео (штат Ансоатеги) надо было развернуть пункт связи Центра операций № 2 (ЦО-2). Лейтенанту Чавесу поручили обеспечивать бесперебойную связь, следить за техническим состоянием радиостанций, командовать взводом, охранявшим военный лагерь.

Отношения с начальником лагеря у Чавеса с самого начала не сложились. Во-первых, тот — для собственного удобства — дал указание расположить радиопункт поближе к селению, где он арендовал квартиру. На замечание лейтенанта, что радиопункт должен быть хорошо замаскирован и что надёжной связи со штаб-квартирой в Матурине не будет из-за близости высоковольтной линии электропередачи, начальник прореагировал с раздражением: «Опять ты твердишь о теории электромагнитных волн и прочей чепухе! Придумай что-нибудь!» Пришлось ставить более высокую антенну, но и в этом случае наладить связь с Куманой и Матурином не удалось. Только тогда начальник разрешил перенести радиопункт на возвышенность в полутора километрах от Сан-Матео. Связь тут же появилась. Чавес, заведомо зная, что снова нарвётся на скандал, напомнил начальнику, что командный пункт должен находиться рядом с радиостанцией, а иначе нарушается инструкция. Не моргнув глазом Чавес также сказал, что станцию охраняет взвод численностью всего в десять человек, и потому она может стать объектом для диверсии партизан.

Надо ли говорить, что подобные предостережения «зелёного» лейтенанта воспринимались как вызов, как стремление подчеркнуть свою «образованность». В ответ — придирки, служебные претензии, попытки «подставить» выскочку. В армейской жизни для этого много возможностей. В частности, негодование начальства вызывала непозволительная «демократичность» Чавеса по отношению к нижним чинам. Он нарушал неписаный закон: не обедать вместе с сержантами и солдатами за одним столом. На замечания возражал, приводя примеры из биографий великих венесуэльцев — Симона Боливара или Хосе Антонио Паэса.

Однажды, когда капитан, начальник ЦО-2, отсутствовал, в расположении радиопункта появился грузовик с людьми. Вышедший из машины человек представился отставным полковником, бывшим контрразведчиком. Он и его помощники привезли крестьян со связанными руками. Их подозревали в связях с партизанами. Чавес разрешил на ночь поместить пленников в свободную палатку. Когда стемнело и казалось, все, кроме часовых, спят, из арестантской палатки раздались страшные крики. Чавес прихватил с собой трёх солдат и побежал выяснять, в чём дело. Оказалось, что полковник и его подручные развлекались тем, что избивали «захваченных партизан» бейсбольными битами. Разгневанный Чавес поставил ультиматум: прекратить надругательство над людьми и передать крестьян под охрану его солдат или всем убираться из лагеря. Полковник предпочел последний вариант, пригрозив Чавесу «серьёзными последствиями».

Он и в самом деле написал рапорт, обвинив Чавеса в «сочувствии к партизанам». В ходе последовавшего расследования также выяснилось, что Чавес «разъяснил» антигуманную суть произошедшего в лагере подчинённым, а это не соответствовало никаким военным уставам и положениям. Отдавать Чавеса под суд его непосредственный начальник не решился, но, чтобы сбить гонор с лисенсиадо, направил его в подчинение к другому лейтенанту. Несколько недель в составе мобильной группы Чавес патрулировал районы Санта-Росы, Анако, Кантауры, в которых действовали небольшие партизанские группы.

Отбыв наказание в «патрульной ссылке», Чавес вернулся в свою палатку на радиопункте. Нарушителем дисциплины он себя не считал, но протестовать по поводу незаслуженного наказания не стал. Не раз убеждался, что это бесполезно. Однако размышления о несправедливости многих сторон армейской жизни молодого офицера уже не оставляли. Разве можно терпеть разгул коррупции в Венесуэле? Разве не отражается эта всеобщая коррумпированность на армии? На батальоне, в котором он служит? Разве его начальник, капитан, не отправляется каждый уик-энд на курортный остров Маргарита, опустошая кассу батальона ради своих развлечений в казино или с девицами лёгкого поведения? Разве нельзя было избежать тех смертей в далёкой деревеньке Ла-Чирикоа на границе с Колумбией? Разве не преступление — избивать беззащитных крестьян всего лишь за подозрение в связях с партизанами? Не из-за этих ли бесчеловечных пыток бросился в пропасть один из них?

Среди немногих акций, которые успели осуществить партизаны, стало нападение на военных в окрестностях селения Ла-Глория (в октябре 1977 года). В тот день Уго находился на базе в Барселоне, где получал дополнительные комплекты боеприпасов для батальона. Когда поблизости приземлился вертолёт с убитыми и ранеными, Уго бросился помогать санитарам. Неожиданно кто-то схватил его за руку, и он узнал солдата из своего подразделения. Тот был в очень плохом состоянии, повязка на груди пропиталась кровью. «Мой лейтенант, не дайте, не дайте мне умереть!» Этот солдат скончался в госпитале на следующий день…

Запись из дневника Уго Чавеса, конец октября 1977 года:

«Военные берутся за шпаги для защиты социальных гарантий. В этом есть надежда. Вполне возможно. Пять гамаков. Офицеры спят. Солдаты тоже. Команда «Магальянес» проиграла 6:4 «Лос Тибуронес». Я утратил прежний фанатизм. Этот бейсбол не наш. Он тоже североамериканский. Где-то в отдалении слышу хоропо. Это наша музыка. Она, как и всё другое, подавляется иностранной музыкой. Венесуэлец никогда не мог встретиться сам с собой. Со своей землёй, со своим народом. Со своей музыкой. Со своими обычаями. Мы всё импортируем. Но имеем «деньжата». Мы «нефтедобытчики». Для нас важно только одно: заработать «деньжат». Иметь автомашину последней модели. Быть туристом. Получить «статус». Таково сознание этого народа, изъеденное «нефтедолларами». «Золото коррумпирует всё». Снова Симон Хосе Антонио (Боливар). Не могу избежать его [цитирования]. Это единственно ценное и прекрасное, что остаётся нам, любящим эту землю: вцепиться в героическое прошлое и его людей, созидателей своей истории. Что ещё?»