Ольга Кучкина - Смертельная любовь Страница 25

Дмитрий Мережковский умер четырьмя годами раньше. Что оплакивал этот желчный, по всеобщей оценке, господин Бунин?..

В войну от нищеты и голода скончалась парижская знакомая Елена, внучка обожаемого им Пушкина. Ближе к концу он напишет: «Все перечитываю Пушкина. Всю мою долгую жизнь, с отрочества не могу примириться с его дикой гибелью».

Он увидит вещий сон про собственную смерть: «Сумерки, церковь, я выбирал себе могильное место».

Потрясает запись: «Я был умен и еще умен, талантлив, непостижим чем-то божественным, что есть моя жизнь, своей индивидуальностью, мыслями, чувствами – как же может быть, чтобы это исчезло? Не может быть!».

1 февраля 1953 года – конечного года своей жизни – плакал, говорил, что не успел сделать всего, что хотел. А потом сказал жене: «Если ты умрешь, я покончу с собой. Не представляю жизни без тебя». Она тоже заплакала.

В последних строках дневника, начертанных им в мае 1953 года, – бесконечная привязанность к жизни: «Это все-таки поразительно до столбняка! Через некоторое ОЧЕНЬ малое время меня не будет – и дела и судьбы ВСЕГО, ВСЕГО будут мне неизвестны!»

Вера Николаевна запечатлеет его финальные минуты:

«…Около десяти часов мы остались вдвоем. Он попросил меня почитать письма Чехова… “Ну довольно: устал”. – “Ты хочешь, чтобы я с тобой легла?” – “Да”… Я пошла раздеваться, накинула легкий халатик… вытянулась в струнку, легла на его узкое ложе. Руки его были холодные, я стала их согревать, и мы скоро заснули. Вдруг я почувствовала, что он приподнялся, я спросила, что с ним… “Мне очень нехорошо”. Он сел на кровать. И через минуту я увидала, что его голова склоняется на его руку. Глаза закрыты, рот открыт… Конечно, в этот момент он ушел от меня».

Она закроет ему лицо платком, потому что он не хотел, чтобы кто-то видел его мертвое лицо.

Жизнь и любовь кончены.

Он еще помнил ее всю, со всеми малейшими ее осо-бенностями, помнил запах ее загара и холстинкового платья, ее крепкое тело, живой, простой и веселый звук ее голоса… Чувство только что испытанных наслаждений всей ее женской прелестью было еще живо в нем необыкновенно, но теперь главным было все-таки это второе, совсем новое чувство – то странное, непонятное чувство, которого совсем не было, пока они были вместе, которого он даже предположить в себе не мог, затевая вчера это, как он думал, только забавное знакомство, и о котором уже нельзя было сказать ей теперь! – «А главное, – подумал он, – ведь и никогда уже не скажешь! И что делать, как прожить этот бесконечный день, с этими воспоминаниями, с этой неразрешимой мукой, в этом богом забытом городишке над той самой сияющей Волгой, по которой унес ее этот розовый пароход!..»

Он лежал, подложив руки под затылок, и пристально глядел перед собой. Потом стиснул зубы, закрыл веки, чувствуя, как по щекам катятся из-под них слезы, – и наконец заснул, а когда снова открыл глаза, за занавесками уже желтело вечернее солнце. Ветер стих, в номере было душно и сухо, как в духовой печи… И вчерашний день и нынешнее утро вспоминались так, точно они были десять лет тому назад…

БУНИН Иван Алексеевич.

Родился в 1870 году в Воронеже, в обедневшей дворянской семье.

Детство провел в Елецком уезде Орловской области. Гимназии не кончил по причине нервного расстройства. Образованием его занимался старший брат Юлий. В 18 лет Иван покидает родительский дом и начинает самостоятельную жизнь, работая в газете «Орловский вестник». Знакомится там с Варей Панченко. Четырехлетний роман заканчивается разрывом. Впереди брак с Анной Цакни, также оказавшийся неудачным. Их единственный сын Коля умирает в раннем детстве. Участие в литературных чтениях, знакомство с Горьким, Куприным, Чеховым, Рахманиновым, Шаляпиным, путешествия способствуют расширению и углублению художественных интересов. «Антоновские яблоки», «Деревня», «Суходол», замечательные пейзажные зарисовки в поэзии и прозе – результат жизни в деревне. В 1906 году встречает Веру Муромцеву, которая становится его второй и последней женой. После Октябрьского переворота они эмигрируют во Францию. Объяснение – в дневниковых записях, составивших книгу «Окаянные дни». В эмиграции созданы его лучшие произведения: «Митина любовь», «Жизнь Арсеньева», «Солнечный удар» и другие.

За свои литературные труды в России получает звание почетного академика, во Франции – Нобелевскую премию (1933 год). Пережив войну, на родину не вернулся.

Умер в 1953 году. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

МУРОМЦЕВА Вера Николаевна.

Родилась в 1881 году. Училась на естественном факультете Высших женских курсов в Москве. Встретившись с Буниным в 1906 году, всю дальнейшую жизнь посвятила ему.

Умерла в 1961 году. Похоронена рядом с мужем.

ДУША И СТРАСТЬ

Любовный треугольник: Цветаева, Пастернак, Рильке

«Жарким летним утром 1900 года с Курского вокзала отходит курьерский поезд. Перед самой отправкой к окну снаружи подходит кто-то в черной тирольской разлетайке. С ним высокая женщина. Она, вероятно, приходится ему матерью или старшей сестрой…

В пути, ближе к Туле, эта пара опять появляется у нас в купе».

Так начинается автобиографическая проза Бориса Пастернака, названная им «Охранная грамота» и посвященная памяти знаменитого австрийского поэта Райнера Мариа Рильке.

Боре Пастернаку – 10 лет. «Кто-то в черной тирольской разлетайке» – 25-летний Райнер Рильке, уже год как знакомый с Бориным отцом, художником Леонидом Пастернаком. «Высокая женщина» – по-видимому, Лу Андреас-Саломе, уроженка Петербурга, возлюбленная Рильке, старше него на 14 лет.

Из дальнейшего разговора становится понятно, что пара направляется к Софье Андреевне Толстой, с которой увлеченный музыкой мальчик Боря знаком, потому что она ездит в Москву на симфонические концерты «и еще недавно была у нас». Курьерский не останавливается в Козловске-Засеке, откуда можно добраться до Ясной Поляны на извозчике, «и они не уверены, скажет ли оберкондуктор машинисту вовремя придержать у Толстых».

Поезд все же приостановится на полустанке – оберкондуктор успел.

«Нам машут на прощанье платками, мы отвечаем. Еще видно, как их подсаживает ямщик… Сейчас он тронет… Лицо и происшествие забываются, и, как можно предположить, навсегда».

Ни происшествие, ни лицо не были забыты никогда. В письме 1956 года Пастернак расскажет адресату о значении для него Райнера Рильке:

«Он сыграл огромную роль в моей жизни, но мне никогда в голову не приходило, что я мог бы осмелиться ему написать, пока по прошествии двадцати лет оказываемого на меня и ему не ведомого влияния я вдруг не узнал (это упомянуто им в его письме моему отцу), что стал известен ему… Только тогда я в первый раз в жизни подумал, что мог бы написать ему».