Александр Керенский - Потерянная Россия Страница 25

Вскоре этот нелюдим заставил о себе говорить. Изучив один из местных языков, капитан Корнилов совершил чрезвычайно смелую экспедицию. Он один, переодетый туземным купцом, пробрался в тогда строжайше запрещенный для посещения какими бы то ни было иностранцами, в особенности военными, дикий Афганистан — этот непроницаемый буфер между Русским Туркестаном и Британской Индией. Вернувшись в Ташкент, молодой капитан стал героем дня. Однако светскими успехами он и тут не увлекся. А скоро опять удивил «высшее общество» провинциальной столицы. Он «демократически» женился на дочери маленького чиновника, служившего по ведомству моего отца. Это было уже слишком: двери гостиных перед ним закрылись.

…Много лет спустя, почти накануне своего выступления против Временного правительства, Верховный главнокомандующий Корнилов завтракал у меня, занимавшего должность министра- председателя, в Зимнем дворце. После очень острого напряженного разговора в кабинете мы за завтраком старались просто болтать.

«Ведь вы, пожалуй, не помните меня, — обратился полушутливо ко мне Корнилов. — А я бывал когда‑то в Ташкенте у ваших родителей и даже танцевал».

«Ну, как же не помнить», — подхватил я и рассказал генералу, какое сильное впечатление тогда на всех произвела его смелая экспедиция в Афганистан.

Корнилов так всю свою жизнь и оставался по своим вкусам и привычкам человеком простым, из народа. В нем ничего не было ни от природного бюрократа, ни от человека петербургского, дворянско — аристократического круга. Кстати, все три главных военных героя Белого движения — Корнилов, Алексеев, Деникин, — все они пришли с низов и пробились на вершины военной иерархии собственным горбом. Воспитанные на гроши, они испытали на себе всю тяжесть армейской, офицерской лямки при старом режиме. Все трое они к привилегированной гвардейской среде относились очень отрицательно. Все трое блестяще кончили Академию Генерального штаба. А обстановка войны, когда рухнуло столько блестящих, сделанных в придворных гостиных и министерских передних карьер, быстро стала продвигать их всех троих вперед.

Алексеев еще в 1915 году попадает в Ставку начальником штаба при Верховном главнокомандующем Николае И. Деникина и Корнилова революция застает на фронте. Оба они участвуют с блестящим успехом во всех операциях Галицийского фронта. Корнилов в одной из несчастных операций, где проявилась вся его личная доблесть и отвага, попадает в плен к австрийцам. Дерзкий его оттуда побег создает вокруг него некоторую легенду, впрочем, не дошедшую до широких народных и армейских низов.

Из всех трех будущих вождей белой армии как раз Корнилов меньше всего был подготовлен к роли политика. (Наоборот, генерал Алексеев хорошо разбирался в государственных вопросах, но был слишком «политиком».) Даже в военном искусстве Л. Корнилов совсем не был стратегом, а только тактиком, что вполне соответствовало его неразмышляющей, напористой, в опасности не рассуждающей, вперед поступков не рассчитывающей природе.

По — видимому, именно эта чрезмерная, неразмышляющая решительность — качество, не всегда подходящее для ответственного начальника, — эта стремительность и служила Корнилову препятствием при продвижении по лестнице военной службы. Его оставляли в тени до революции. После революции его стремительная карьера развилась вопреки воле его прямого, военного начальства. Уже назначение его в первые дни революции командующим войсками Петербургского округа совершенно не встретило одобрения со стороны генерала Алексеева. Впрочем, на этом посту генерал Корнилов оказался совсем «слабым» и, не справившись с гарнизоном С. — Петербурга, в начале мая вернулся на фронт.

Уходя из Военного министерства, Гучков хотел назначить генерала Корнилова главнокомандующим Северным фронтом. Тогда Верховный главнокомандующий генерал Алексеев уже открыто, под угрозой своего ухода, этому воспротивился. Корнилов оказался в Галиции командующим 8–й армией, где и был настигнут г. Завойко.

Когда в момент Тарнопольского прорыва в начале германского контрнаступления я предложил Верховному главнокомандующему Брусилову сменить явно негодного генерала Гутора и на его место командующим Юго — Западным фронтом назначить генерала Корнилова, я встретил с его стороны почти такое же сопротивление, как Гучков со стороны Алексеева. Однако Корнилов все‑таки был на эту должность назначен. Также вопреки мнению военных авторитетов 19 июля генерал Корнилов по моему предложению был назначен Временным правительством главнокомандующим на смену потерявшего волю к управлению генерала Брусилова.

Я привожу здесь справку об обстоятельствах служебного возвышения генерала Корнилова для того, чтобы было понятнее дальнейшее; для того, чтобы было понятнее, почему, несмотря на все признаки готовящегося военного выступления против Временного правительства, несмотря на огромное количество собранных мною о заговоре данных, я до последней минуты не видел, не мог увидеть среди заговорщиков генерала Корнилова. Упорно проводя его наверх, преодолевая при этом сопротивление его начальников и неприязнь к нему левых кругов, оставляя без внимания его чрезвычайно не дисциплинированные по отношению к правительству выступления, проявляя иногда даже чрезмерную снисходительность, я твердо до последнего дня был уверен в одном: в том, что отменно доблестный солдат и в политике в прятки играть не станет, и из‑за угла стрелять не будет. К величайшему несчастью России — это оказалось не так.

Когда и где состоялось окончательное решение вести в диктаторы России генерала Корнилова — мне до сих пор неизвестно.

Думаю, что это было решено еще до назначения генерала Корнилова командующим Галицийским фронтом, т. е. между 2 и 7 июля. В этом меня убеждает тон первой же телеграммы генерала Корнилова к правительству в ответ на указ о его назначении командующим фронтом. Впрочем, возможно, что эмиссар заговорщиков Завойко решил сам ускорить события.

Только что упомянутая телеграмма не по содержанию, — ибо здесь генерал Корнилов шел с некоторым опозданием навстречу моим как военного министра требованиям, — а по форме носила явно угрожающий, требовательный, ультимативный характер. Дав чрезвычайно резкое описание положения на фронте, генерал Корнилов продолжал: «Я, генерал Корнилов, вся жизнь которого от первого дня сознательного существования до ныне проходит в беззаветном служении родине, заявляю, что отечество гибнет, и потому, хотя и не спрошенный, требую немедленного прекращения наступления на всех фронтах. Необходимо немедленно, в качестве меры временной и исключительной, введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий… Я заявляю, что если правительство не утвердит предлагаемых мною мер и тем лишит меня единственного средства спасти армию и использовать ее по действительному назначению — защиты родины и свободы, — то я, генерал Корнилов, самовольно снимаю с себя полномочия главнокомандующего». Этот изумительный документ, как оказалось потом, был написан не кем иным, как г. Завойко.