Виталий Никольский - ГРУ в годы великой отечественной войны. Герои невидимого фронта Страница 25

Только настоятельные просьбы командующих фронтами заставили Генштаб признать несостоятельность произведенной реорганизации и в апреле 1943 года вновь вернуть агентурные разведорганы фронтам, что также потребовало значительной ломки организационных форм работы, длительного периода становления, потерь в людях, подготовки и расстановки новых кадров оперативного состава, подбора разведчиков для переброски в тыл противника в массовых количествах. И все это в то время, когда войскам требовалась постоянная, достоверная и исчерпывающая информация о планах и намерениях врага. Кстати, армиям агентурный аппарат так и не вернули. Приказ пока оставался приказом. Мне же было поручено ликвидировать то, что было создано упорным трудом всего нашего коллектива и должно было, по нашему глубокому убеждению, помочь командованию в разгроме врага. У всех нас было весьма подавленное состояние. Мы чувствовали всю нелепость предписанных нам действий, но ничего не могли предпринять. Мало того, нам пришлось еще в какой-то мере разъяснять этот приказ на разведывательных пунктах и оперативному составу отделений и школы разведчиков, которая тоже расформировывалась. Если бы не уверенность, что это было проявление обычного недомыслия, можно было заподозрить инспиратора приказа и директивы в глубоко продуманной диверсии.

Для расформирования агентурных органов были даны весьма ограниченные сроки. Нужно было сдать имущество, откомандировать людей не только своих, но и разведпункта 57-й армии, которая в это время, развивая наступление, начавшееся по всему фронту, вела бои за Абганерово.

22.11.42 года, поручив капитану М.А.Смоленкову работу по расформированию разведшколы и подготовку личных дел разведчиков, убывающих в Центр, я, по приказанию начальника РО, направился догонять 57-ю армию, в полосе наступления которой действовал наш разведывательный пункт (РП), возглавлявшийся в ту пору майором В.А.Дубинским. На РП, как и в остальных агентурных разведорганах РО, разведка велась лишь маршрутниками. Засылка радиофицированных групп ограничивалась отсутствием радистов.

Штаб 57-й армии ориентировочно должен был находиться в поселке Абганерово, только что взятом после упорных боев нашими войсками. Переправившись через Волгу у деревни Черный Яр, мы с водителем Вавилкиным, накрутившим со мною по фронтовым дорогам не одну тысячу километров, ехали, обгоняя бесчисленные колонны наших резервов, двигавшихся к фронту. Свернув несколько в сторону по указателю «На Абганерово», мы попали на малонаезженную дорогу, где движение было значительно меньше и населенные пункты встречались реже.

Вдруг на безлюдном участке пути из придорожного оврага наперерез нам выдвинулось в походной колонне подразделение румын около роты. Впереди шло несколько офицеров. У нас с Вавилкиным мелькнула одна и та же мысль: «Конец». Развернуться по сильно разбитой грунтовой дороге было трудно, так как глубоко прорезанная в грязи колея не позволяла это сделать достаточно быстро. Мы продолжали движение вперед. К нашему изумлению, при виде советской автомашины офицеры и солдаты дружно подняли руки вверх и закричали хором: «Плен, плен», — а один из офицеров подбежал к нам и на ломаном русском языке заявил, что он просит принять пехотную румынскую роту численностью 98 человеке плен. Сдаются они добровольно, так как не намерены умирать за фашистов. Задерживаться мы не имели права, поскольку были весьма ограничены во времени. Задание по самоликвидации по непонятным причинам носило особо срочный характер. Показав румынам дорогу на переправу, мы продолжали свой путь, оглядываясь на толпу вооруженных солдат противника, из которых каждый мог, придя в себя, дать очередь по нашей полуторке. Когда они скрылись из виду, Вавилкин глубокомысленно заявил: «Да, товарищ майор, по ордену сорвали мы с вами у себя с груди. Забрать бы у них оружие в машину, а их провести строем до переправы и сдать коменданту под расписку. Майор Никольский и рядовой Вавилкин взяли вдвоем целую роту румын. Об этом можно было бы и внукам рассказывать». — «Так и рассказывай, кто же тебе запретит», — заметил я. — «Рассказывать все можно, да кто потом без доказательств поверит», — резонно ответил Вавилкин.

При подъезде к Абганерово все напоминало о только что закончившихся ожесточенных боях. Груды изуродованных трупов немцев, румын и наших воинов, множество сгоревших и подбитых немецких и наших танков, разбитых орудий, исковерканных машин, ящиков покрывали землю.

В Абганерово я доложил начальнику штаба 57-й армии полковнику Кузнецову, бывшему сотруднику ГРУ до войны, о приказе расформировать пункт. Он весьма сожалел о таком решении, но приказ Сталина не допускал задержки в исполнении даже в ходе наступления.

Догнав РП, мы с его начальником с болью в сердце расформировали его, направив оперативных работников, рядовой и сержантский состав в части, а радистов, раненых разведчиков, которых по излечению можно было использовать в оперативной разведке, разместив с трудом на рации типа СЦР и моей полуторке, захватили с собою. Особенно тяжело было передавать дела на маршрутников, находящихся в тылу противника, в органы СМЕРШ. Многие из этих маршрутников неоднократно выполняли задания разведки в тылу противника. Их нужно было бы награждать за боевые подвиги. Сделают ли это по нашей рекомендации и представлениям их новые начальники?

В РО штаба фронта мы двигались уже колонной в две автомашины, нагруженные ранеными и оперативным имуществом. В Черном Яре уже знакомый нам комендант переправы категорически отказался погрузить наши автомобили на готовую к отправке баржу без разрешения дежурившего при нем представителя командующего фронтом. Попросив задержать отправку парома на несколько минут, я подбежал к стоявшему на берегу несколько в стороне от причала молодому, неизвестному мне генерал-майору, представился ему и доложил о выполнении приказа начальника штаба фронта. Не глядя на меня, генерал приказал немедля разгрузить машины и направить их обратно в Абганерово в распоряжение начальника тыла 57-й армии. Мои доводы о том, что демонтировать радиостанцию нельзя, а раненых оставить без медицинской помощи бесчеловечно, ни к чему не привели. Документы за подписью начальника штаба фронта, по которым люди и грузы, следуемые со мною, проверке не подлежали, специальный пропуск на внеочередную переправу ретивый администратор просто не стал смотреть, да и вряд ли что-либо увидел в них, поскольку еле держался на ногах от «усталости», дополненной наркомовской порцией водки, вероятно, несколько больше ста граммов.

Вернувшись к барже, я обнаружил свои автомашины уже погруженными, поскольку здравомыслящий комендант, перед этим ознакомившийся с моими документами, был уверен в том, что я получу санкцию на переправу. Не став его разуверять, я прыгнул на медленно отваливавшую баржу, и мы поплыли на тыльный берег. Когда шустрый катерок оттащил нас уже метров на 400, один из солдат комендантской команды заметил: «Кажись, нас догоняет генерал». И действительно, за нами мчался на катере представитель командующего фронтом. Он стоял на корме в расстегнутом кожаном реглане и, казалось, внимательно всматривался в толпившихся на барже людей. Признаюсь, меня охватил страх куда больший, чем при немецких бомбежках и обстрелах. В такой ответственный момент генерал, облеченный несомненно чрезвычайными полномочиями, мог за невыполнение приказа расстрелять на месте или в лучшем случае арестовать и отдать под суд военного трибунала, который, бесспорно, наказал бы ослушника по всей строгости законов военного времени.