Константин Симонов - Так называемая личная жизнь Страница 25

- Операция как операция. Сами же вы ее в штабе утверждали, чего я тебе добавлю? Вот пойдем на НП, а оттуда в роты - там добавлю, про всех проинформирую - кто чего стоит. А сейчас дай полчаса отдохнуть, ей-богу, устал, как... - И он снова выругался.

Ковтун, как и все в штабе дивизии, знал, что за Левашовым водятся грехи - горяч, иногда выпивает, а уж матершинничает сверх всякой меры. Говорили, что Бастрюков порывался снять его за это с полка и, наверное бы, снял, если б не воспротивился Ефимов, по убеждению которого Левашов, несмотря на все свои коленца, был прирожденный политработник.

- Эх, не комиссаром бы мне быть, - как-то сказал Ефимову Левашов после боя, во время которого он трижды водил бойцов в атаки.

- А кем?

- Прошусь, товарищ генерал, в начальники разведки дивизии. У меня натура рыбацкая - из разведки без улова не вернусь. Уж получше вашего Дятлова буду, ручаюсь! Возьмите, не раскаетесь!

Но Ефимов не взял, и комиссар девяносто пятого полка Левашов сидел сейчас перед Ковтуном и жевал соленые помидоры, закусывая их хлебом.

- Проголодался? - спросил Ковтун.

- Поверишь, двое суток не мог есть, - сказал Левашов. - Третьего дня ходил в атаку, поскользнулся и упал в старый румынский окоп на разложившиеся трупы. И так от трупного запаха спасу нет, по кукурузе валяются, куда ни ступишь. Мяса целый месяц не ем, только одно соленое могу, - а тут, как назло, провалился! Давай еще по половине?

Ковтуну не поправилось это предложение. Конечно, можно было на первый случай не спорить, но он предпочел сразу поставить себя с Левашовым в ясные отношении.

- Не буду. И тебе перед трудным днем не советую, - твердо сказал он, хотя и знал, что Левашов пьет не пьянея. Левашов пожал плечами.

- Виноградная. Мурадов ее уважал. - Он щелкнул пальцем по бутылке и, отставив стакан, сказал: - Не могу пережить, что уже но с Мурадовым воевать буду. Не обижаешься?

- Чего ж обижаться? - как можно равнодушнее пожал плечами Ковтун, хотя оборот разговора был ему неприятен.

- Собачья служба комиссарская, - сказал Левашов. - Чтоб в госпиталь съездить, всего два часа и нужно. Да где там, разве можно!

- А ты попросись завтра, после боя.

- Уже попросился у Ефимова.

- Разрешил?

- Разрешил. Смерть не люблю, когда мне отказывают. Просто больной делаюсь.

В углу хаты кто-то всхрапнул.

- Кто это? - спросил Ковтун, заглядывая через стол.

В углу, на койке, с головой накрытый шинелью, спал какой-то человек. Левашов, прежде чем ответить, поднялся и подошел к спящему.

- Спит, как суслик, - сказал он, вернувшись. - Навязался на мою голову. Только Мурадова вывез, через пять минут этот явился. Корреспондент! Из Крыма прибыл. Говорит, что фашисты уже на Арабатскую Стрелку лазили. Правда, выбили их на первый случай... У меня жена в Керчи, - без паузы добавил Левашов.

- То-то Крым тебя и беспокоит.

- А что ж ты думаешь, - сказал Левашов. - В апреле женился, в июне на войну ушел - веселого мало. Я ж не на два месяца рассчитывал, когда женился. Как вспомню, так дрожу.

- Дрожишь, чтоб но увели? - тяжеловесно пошутил Ковтун.

- Оставь прибаутки для девок, если на старости лет жена надоела, сердито сказал Левашов. - А я женился не на шутку и шутить про это не желаю.

- Прошу прощенья.

- Крым - и немцы... В голове не укладывается! - Левашов дотянулся до бутылки с водкой, палил себе немножко, на самое дно стакана, и поглядел в глаза Ковтуну.

- Будь здоров, командир полка! Как к политработе относишься?

- Положительно.

- Я серьезно спрашиваю. А то, может, как наш Бастрюков, считаешь, что политработа это дважды два - четыре? Если так смотришь на политработу, не споемся - предупреждаю.

- Война не спевка, прикажут - споемся, - сказал Ковтун.

- Эх, командир полка, командир полка, - сказал Левашов. - Есть у нас такие дубы, стоят и думают, что вся их служба - повторять сто раз на дню, что дважды два - четыре. Это, конечно, нетрудно, а вот научить человека, чтобы он, как и ты сам, если потребуется, пошел и сознательно умер за родину, - это трудно, это не для дубов задача, а для ночи политработников. Если по совести, когда я в дивизионную разведку у Ефимова просился, - это у меня слабина была. Устал от политработы и попросился. А Ефимом, хитрый черт, сразу понял. И если хочешь знать, так из них двоих уж если кто политработник, так Ефимов, а не Бастрюков. По воздействию на самого себя сужу. Согласен или нет?

- Значит, по-твоему, Ефимова в комиссары, а Бастрюкова в комдивы тогда лучше будет?

- Ну вот, - разочарованно протянул Левашов. Он огорчался, когда его не понимали. - Разве я об этом?

За окном затарахтела машина.

- "Газик" вернулся, - сказал Левашов. - Хотя по штату не положено, но Мурадов хозяйственный мужик был, чего не дадут, сам возьмет. Вот забрал на батарее у немцев радиоприемник, - показал Левашов на тот самый ящик в брезентовом мешке, на который показывал днем Лопатину, - забрал и трофейщикам не отдал, погнал в шею. Ответь мне, Ковтун, почему у нас так делается? Вот мы с тобой - командир и комиссар полка, а приемник этот нам слушать не положено. Нам его положено сдать. А Мурадов обиделся и не сдал.

- Раз положено - надо сдать, - сказал Ковтун.

- Ладно, сдадим, черт с ним. - Левашов махнул рукой. - Ну а все-таки, почему? Или кто-нибудь думает, что мы с тобой перед фашистами руки не поднимем, а перед их радио поднимем? Зачем такая обида?

- А если я тебя спрошу - зачем? - огрызнулся Ковтун, разозлившись оттого, что, несмотря на свою любовь к порядку, по совести не мог ответить на этот вопрос.

- Не знаю.

- Ну и я не знаю.

Левашов подошел к столу, завернул в газету остатки брынзы и сунул сверток в карман.

- У Слепова будем в батальоне - наголодаемся. Ему одно известно война, а покормить ни себя, ни людей не умеет.

Ковтун тоже встал и подошел к койке, на которой спал корреспондент.

- Тише, - сказал Левашов. - Разбудишь - за нами увяжется.

Он нахлобучил на голову фуражку, поискал глазами шинель и только сейчас вспомнил, что сам же накрыл ею заснувшего корреспондента. Подойдя к койке, он постоял в нерешительности - ночь была холодная, ехать без шинели мерзнуть до утра - и, махнув рукой, вышел вслед за Ковтуном.

13

Когда Лопатин проснулся, в хате никого не было; взглянув на часы, он понял, что проспал начало операции. Было без четверти десять. Стояла тишина, лишь иногда чуть слышно постреливали.

Вскочив и скинув с себя шинель Левашова, спросонок даже не поглядев на нее, он стал поспешно натягивать сапоги.

В хату зашел дежурный красноармеец с кринкой молока и подбуханной пеклеванного хлеба.

- Спасибо, - сказал Лопатин. - Только сначала, где у вас тут можно умыться?

Красноармеец замялся.