Кэтрин Дюпре - Джон Голсуорси Страница 25

Эту дружбу оба писателя пронесли через всю свою жизнь, но больше всего они встречались в то десятилетие перед женитьбой Голсуорси и писали друг другу почти каждую неделю, хотя, к несчастью, все письма Голсуорси утеряны. Удивительно, что Голсуорси ничего не говорил Конраду о своих литературных планах до тех пор, пока они не стали осуществляться и книга «Под четырьмя ветрами» не оказалась в издательстве. «Этот хитрец никогда не говорил мне, что он пишет, – писал Конрад Анвину в марте 1897 года. – Он первоклассный парень, умница, повидал мир». По-видимому, первая литературная проба его друга не произвела на Конрада особого впечатления, так как, прочитав «Человека из Девона», он писал Голсуорси: «То, что человек, написавший когда-то «Под четырьмя ветрами», стал автором такого сборника, как «Человек из Девона», вызывает у меня чувство огромного удовлетворения. Это подтверждает мою проницательность, мою точку зрения, мои суждения и мою привязанность к Вам, в кого я верил и продолжаю верить».

Ада также была вовлечена в эту дружбу, она проявила большую заинтересованность в работе Конрада, а позднее обращалась к нему за помощью при переводе рассказов Мопассана из сборника под названием «Иветта». «В последнее время я часто общаюсь с Джозефом Конрадом, он помогает мне в переводах с французского... это, кажется, для него отдых, ведь он целый день не притронулся к собственной работе». «Конечно, Ада – ангел», – говорил Конрад Голсуорси.

Дружба домами носила очень непринужденный характер: «Борис (маленький сын Конрада. – К. Д.) интересуется, не приходитесь ли Вы родственником Джеку, покорителю великанов? А в остальном у него все прекрасно». В 1906 году Конрад жил в доме Голсуорси в Лондоне: «Не могу сказать, чтобы я много работал в деревянном домике (беседка в саду), но я честно курю там по три с половиной часа каждое утро, положив перед собой лист бумаги и держа в руке американскую вечную ручку. Чего еще можно требовать от добросовестного писателя – право, не знаю». Но более всего Конрад ценил в Голсуорси его уравновешенный характер, цельность натуры и благородство, столь отличные от его собственной импульсивности. Он то был в приподнятом настроении, то вдруг впадал в отчаяние, и на это имелись свои причины: у него было плохо со здоровьем, работа продвигалась с большим трудом и он постоянно испытывал финансовые затруднения. Письма его полны горести: «Я не очень счастлив – мне стало трудно писать. Либо я совсем износился, либо стал идиотом». «Как мне помогает то, что такой человек, как Вы, всегда со мной!»

Должно быть, Голсуорси всегда осознавал разницу в характерах и происхождении между собой и теми писателями, с которыми он теперь сблизился. Он был воспитан как истинный английский джентльмен; его научили быть сдержанным и умеренным в поведении и, главное, ни в коем случае не давать волю чувствам. Он имел также то, чего не имело большинство его новых друзей, – материальную обеспеченность: у него были средства, чтобы вести соответствующий образ жизни, содержать уютный дом, а при желании путешествовать. Более того, он был относительно независим от издателей и даже, как в случае с книгой «Под четырьмя ветрами», мог финансировать публикацию своих книг. Можно возразить, что такая устроенность в те времена имела и негативные стороны, что без трудностей и финансовых забот, которые часто портили настроение Конраду или Форду, жизнь казалась слишком легкой и спокойной. Что талант художника расцветает в нужде, а если ему не с чем бороться, он блекнет. Но в те годы у Голсуорси были свои заботы – его тайная жизнь с Адой, и это дало материал для лучших его произведений.

Через Конрада Голсуорси познакомился с чрезвычайно эксцентричным Фордом Медоксом Фордом, который жил иногда в Пенте близ Олдингтона. (В сентябре 1898 года этот дом снял Конрад, а Форд с женой переехали в деревенский коттедж.) «Хьюффер (Форд) влюбился в книгу «Под четырьмя ветрами», – писал Конрад Голсуорси; после этой книги Форд следил за творчеством Голсуорси с большим интересом. Он писал о рассказе «Спасение Форсайта»: «Это самая прекрасная вещь из написанных Вами». В своих мемуарах Форд описывает, как, будучи в гостях у Конрада в Пенте, он познакомился с Голсуорси: «Я приготовился к чему-то необыкновенному, заметив, с каким сияющим лицом Конрад сообщил: «Джек спрашивает, можно ли ему прийти».

Я правил резвой кобылой. Он (Голсуорси) ухватился сбоку за экипаж, но не сел в него, а сказал, что хочет немного поразмяться...

Я стегнул кобылу. Это было очень хорошее животное, старое, но в его жилах текла кровь настоящего арабского скакуна. Я думал, что увижу этого парня лишь через четверть часа, когда подъеду обратно к дому... Но он был рядом – бежал, держась за коляску, с невозмутимым спокойствием. И пока мы ехали по Пикадилли, он беседовал со мной... о глинистых землях вокруг Пента, которые переходят в известняковые холмы; о том, откуда берутся молодые куропатки; о Шелби Лаундсе, бесстрашном хозяине гончих в Восточном Кенте, который когда-то разводил собак в Кливленде. Англичане должны знать все эти вещи, иначе им не о чем будет болтать. Таким образом он пробежал милю с четвертью. Я чувствовал себя как Мопассан, когда перед его каноэ в Средиземном море вынырнула голова Суинберна[44] и поэт поплыл к берегу рядом с лодкой, весело рассуждая об Анакреоне[45]«.

Этот анекдот напоминает, что на первых порах Голсуорси, хотя и несколько иначе, был столь же странен для своих новых друзей, как и они для него.

В Лондоне (Форд вернулся туда в 1903 году) у них происходили импровизированные «полухолостяцкие» встречи. Голсуорси приглашал своих друзей к завтраку: «Завтра я буду завтракать с Голсуорси (представь, как рано мне придется встать)», – писал Форд Элси в феврале 1903 года и далее описывал квартиру в Обри-Уок: «Двери и окна были всегда открыты, и солнечный свет лился на посвистывающий серебряный чайник, шипящие на серебряных блюдах кушанья, красный кафель на полу, яркие ковры и яркие ширмы. И мы разговаривали до тех пор, пока для меня не наставало время возвращаться в мои окрашенные акварельными красками стены к бесконечному писательскому труду». По-видимому, и Голсуорси тоже посещал Форда, так как он писал, когда в апреле следующего года Форд уехал из Лондона: «Я буду очень скучать по Вас – как было хорошо, когда можно было запросто «заскочить» к Вам».

Вероятно, в те годы на Кемпден-Хилл царила та особая атмосфера, какая бывает в богемной среде; по плану города видно, как близко друг к другу стояли дома членов этого маленького кружка. Мы уже знаем, что квартира Ады и дом супругов Саутер были расположены в нескольких минутах ходьбы от холостяцкой квартиры Голсуорси в Обри-Уок, Форд жил еще ближе – по его словам, прямо напротив водоема в Эрли-Гарденз; недалеко оттуда – на Гордон-Плейс, 17, устроились и Конрады. Вот так они все вместе и жили почти в буквальном смысле этого слова: Форд жалуется, что Конрад писал «Ностромо» в его кабинете, так что они почти соавторы этой книги.