Пикассо и его женщины - Сергей Юрьевич Нечаев Страница 25

Дон Хосе Руис Бласко ради карьеры сына даже сам отказался от занятий живописью. Карлос Рохас по этому поводу пишет:

«Добровольный отказ художника от живописи равнозначен самоослеплению. <…> В то же время, поскольку Пикассо всегда стремился воплотить себя в творчестве, он через всю жизнь пронес глубоко запрятанное чувство вины из-за того, что присвоил зрение ослепленного им отца».

Конечно же, «ослепление» здесь следует понимать в переносном смысле. То есть в том смысле, что отец принес себя в жертву, полностью отказавшись от самореализации в искусстве. Это и вызывало у Пикассо чувство вины. А отцу, со своей стороны, давало моральное право упрекать юного художника по поводу и без повода. Все тот же Карлос Рохас делает вывод:

«Похоже, Пикассо так никогда и не оправился от травмы, нанесенной ему отречением дона Хосе».

Может быть, именно поэтому, кстати, он и отказался от фамилии отца и стал использовать фамилию матери, которую звали донья Мария Пикассо Лопес.

Друг Пикассо Брассай как-то спросил у него, как получилось, что он стал подписывать свои работы материнской фамилией. И Пикассо ответил ему так: «К тому времени, когда я начал ставить ее под моими работами, мои друзья уже давно звали меня именно так. Эта фамилия казалась странной и звучала лучше, чем фамилия моего отца — Руис. Возможно, поэтому-то я ее и выбрал. Знаете, что привлекало меня? Без сомнения, двойное “с”, редко встречающееся в испанских фамилиях. Фамилия, полученная человеком при рождении, или та, которую он сам себе впоследствии выбрал, имеет огромное значение. Можете вы себе представить, чтобы я был Руис? Пабло Руис? Или Диего-Хосе Руис? Вы не представляете, сколько имен мне дали при крещении! А, кроме того, вы когда-нибудь обращали внимание на двойное “с” в фамилиях великих Матисса и Пуссена?»

А потом Пикассо спросил Дьюлу Халаса, почему он выбрал себе псевдоним Брассай. На это последовал ответ: «Так называется местечко в Трансильвании, откуда я родом. Но, возможно, и двойное “с” тоже как-то определило мой выбор».

Таково якобы было объяснение самого Пикассо. Но, согласимся, не так часто сыновья при живом отце берут себе фамилию матери. И уж, наверное, он сделал это не для того, чтобы его не путали с отцом, как написано в одной из биографий. Во-первых, дон Хосе Руис Бласко не был известным художником, а во-вторых, не следует забывать, что люди, о которых идет речь, были испанцами, а в Испании традиционно носят двойные фамилии. В Испании, выходя замуж, женщины не берут фамилию мужа, а сохраняют свою. А вот дети получают первую фамилию отца, за которой следует первая фамилия матери. Таким образом, если Мария Пикассо Лопес выходит замуж за Хосе Руиса Бласко, то она так и остается Марией Пикассо Лопес, а вот полное имя ее сына Пабло должно быть Пабло Руис Пикассо[11].

Для того чтобы понять причины этого странного решения Пикассо, следует познакомиться поближе с его матерью. Какой же она была эта донья Мария Пикассо Лопес?

Почти все биографы Пикассо сходятся во мнении, что она была женщиной волевой и очень сильной. Карлос Рохас, например, говорит о ее «необузданном деспотизме». Сам Пикассо в разговорах с Франсуазой Жило называл ее «гордой и властной». Подобная женщина не давала спуску никому: ни мужу, ни сыну. Так не в этом ли кроется причина? Кстати сказать, многие биографы Пикассо полагают, что его брутальные странности — это следы насилия над ребенком. В частности, в одной из его биографий написано:

«Пикассо многое запрещали в детстве, он был известным плаксой в школе, плохо учился и неважно соображал, терпел унижения, а потом, когда он вырос, в отместку тоже стал… немного насильником и отчасти садистом».

У Ольги детство тоже было не из самых счастливых. Отец был вечно занят на службе. Как мы уже говорили, он не выражал особой радости по поводу страсти дочери к балету, и она вынуждена была сбежать к Дягилеву, нарушив его волю. К тому же бесконечные балетные тренировки и репетиции обычно не способствуют у девочек развитию ощущения безмятежности и полноценного детского счастья. Словом, похоже, что и она просто не успела побыть нормальным ребенком. Вернее, она, не умея жить ни эмоционально, ни практически, им осталась, даже уже став вполне взрослой девушкой, ведь какой-то особый жизненный опыт ей просто негде было получить.

Соответственно, когда она встретила Пикассо, он сразу же понравился ей своей «взрослостью». Ей показалось, что он так много знает о жизни, о том, как действовать во внешнем мире, о том, чего она сама не знала и чего страшилась. В результате для Ольги (по сути, эмигрантки, да к тому же в такой тяжелый для Родины момент) Пикассо оказался тем человеком, который вполне мог обеспечить ей стабильность и устойчивость. Он мог, если с ним ладить, очень многому научить ее. В отношениях с ним Ольга рассчитывала быстро повзрослеть. Или даже не так: она рассчитывала с его помощью избавиться от беспомощности, от неумения принимать решения и склонности к зависимости. Она мечтала о безопасности и «сильном плече» рядом. Это и было ее задачей, связанной с развитием. Хотя, если вдуматься, желание самостоятельности и желание безопасности часто вступают в глубокое противоречие. Но в любом случае ей нужны были навыки, так необходимые во взрослой жизни, и их она, в самом деле, могла приобрести от Пикассо. А он, в свою очередь, мог восполнить то, чего ему не хватало в детстве, т. е. мог почувствовать, что его любят и ценят, что ему уделяют внимание.

Известный факт: как только задачи, связанные с развитием, бывают решены, заканчиваются и связанные с этими задачами отношения. Ведь упорная в достижении своих целей балерина Хохлова быстро научилась действовать самостоятельно, и чем активнее она применяла новые для себя навыки, полученные от Пикассо, тем дальше она отодвигалась от него.

А Пикассо, которого строго контролировали в детстве, хотел контролировать все. Он следил за каждым ее шагом, руководил всеми ее решениями. В результате она начала обижаться на его контроль. Более того, постепенно становилось очевидно, что кроме «воспитательной функции», которая стала ненужной, у них было очень мало общего.

До поры до времени Ольга, воспитанная в традициях необходимости соответствовать ожиданиям мужа, утоляла многолетний эмоциональный голод Пикассо.