Эрих Манштейн - Из жизни солдата Страница 25

Командование военного округа, разумеется, своевременно информировало обо всем происходящем руководство военного министерства, однако Бломберг не принимал всерьез наши предостережения. Было совершенно очевидно, что он не только стал убежденным сторонником Гитлера, но и проникся доверием к его ближайшим соратникам. Вицлебен и я пользовались у него, как, впрочем, и в НСДАП и СА, репутацией реакционеров.

В свою очередь Гитлер также не мог слишком долго оставаться равнодушным к растущей напряженности в отношениях между его партийной гвардией и армией, поэтому он решил в конце марта попытаться примирить враждующие стороны. Он собрал в конференц-зале военного министерства командование рейхсвера, СА и СС. На этом совещании я впервые вблизи увидел и услышал Гитлера. Должен признаться, что его выступление произвело на меня сильное впечатление. Сначала Гитлер говорил о своем намерении добиться освобождения Германии от оков версальского диктата. По его словам, важнейшей предпосылкой для этого были единство и сплоченность немецкого народа, а также усиление военной мощи рейха, необходимое для обеспечения его безопасности от агрессии извне. В его речи прозвучала также идея о необходимости дополнительного жизненного пространства для немецкого народа. В то время эта идея воспринималась не иначе как попытка выдать желаемое за действительное, ибо даже запланированного увеличения военной мощи Германии было явно недостаточно для достижения этой цели. Между прочим, мне показалось, что эти слова Гитлера были чем то вроде «captatio benevolentiae»[7] перед руководителями С А и СС, которые, скорее всего, были недостаточно информированы об истинных возможностях Германии в военной области. Вопросам внутренней политики было посвящено единственное заявление

Гитлера о том, что «национальная революция» закончена. Это могло быть истолковано как предостережение в адрес руководителей СА. Все остальные высказывания фюрера так или иначе касались необходимости примирения между рейхсвером и штурмовиками. В этом состояла основная цель совещания и речи Гитлера на нем. Лидер нацистов особо подчеркнул, что немецкая армия «есть и будет единственной организованной вооруженной силой рейха». По его словам, на долю СА и гитлерюгенда выпадает политическое воспитание населения, а также допризывная подготовка молодежи и переподготовка бывших военнослужащих. Он призвал обе стороны к плодотворному сотрудничеству в данном вопросе. В конце совещания Бломберг и Рем подписали соглашение о разграничении полномочий между СА и рейхсвером. Впрочем, судя по реакции определенной части штурмовиков и эсэсовцев на речь Гитлера, противостоящая нам сторона и не думала выполнять условия соглашения.

Довольно скоро командование военного округа вынуждено было констатировать, что в позиции и поведении высших руководителей СА ничего не изменилось. Наоборот, обстановка в нашей зоне ответственности продолжала обостряться, о чем можно было судить по непрерывно поступающим сообщениям о тайных поставках вооружения в штурмовые отряды и других приготовлениях СА к активным действиям. Эти сведения поступали из настолько надежных источников, что по крайней мере генерал фон Райхенау, правая рука Бломберга, начал прислушиваться к ним. Он получал аналогичную информацию из других источников, в том числе от самих штурмовиков.

В конце июня мы с Вицлебеном несколько дней провели на стрельбище Путлос у берегов Балтийского моря. Сообщения из штаба нашего военного округа о все более резком обострении обстановки заставили нас немедленно вернуться в столицу рейха. К нашему приезду ситуация явно обострилась до предела. После того, как, в частности, было установлено, что в расположенном напротив штаба здании разместились штурмовики и что по ночам туда доставляются пулеметы, была усилена охрана штаба. Войскам также был отдан приказ о принятии дополнительных мер безопасности в казармах и военных городках на случай внезапного нападения. Из разных мест, в том числе от полицай-президента Потсдама графа Хельдорфа[8] и от сотрудников штаба вышеупомянутого обер-группенфюрера СА Крюгера, поступали сообщения о подготовке руководством СА военного переворота. 29 июня к нам прибыл начальник организационно-мобилизационного отдела из Франкфурта-на-Одере, будущий генерал-полковник Хазе. Он охарактеризовал обстановку в Ней- марке как чрезвычайно напряженную и высказал предположение о возможности в самое ближайшее время путча СА, для предотвращения которого нужно было, по его мнению, арестовать высших руководителей штурмовиков.

Вицлебен не мог дать своего согласия на такие действия. Между тем угрожающие сообщения поступали и из Силезии. В Берлине обстановка была настолько напряженной, что я, проживавший в то время не вблизи штаба, расположенного в центре города, а на окраине, в районе Лихтерфельде, каждую ночь, вплоть до 30 июня, опасался ареста мятежными штурмовиками. Сейчас я уже точно не помню, имелся ли к тому времени в нашем распоряжении список фамилий лиц, подлежащих аресту, или он попал к нам позднее. Очень подозрительным показалось нам также внезапное исчезновение берлинского руководителя СА Эрнста. Как известно, он был арестован 30 июня в Бремене при попытке сесть на корабль, на котором он собирался отправиться в отпуск. Отданное Ремом незадолго до этого распоряжение об отпусках для своих подчиненных представляло собой отвлекающий маневр.

Меры, предпринятые Гитлером против руководства штурмовиков 30 июня, оказались для нас полной неожиданностью. Еще утром этого дня мы проводили совещание с командирами о дальнейшем усилении мер безопасности. Первое сообщение об этом, которое, если мне не изменяет память, мы получили из военного министерства, гласило, что Гитлер лично арестовал Рема в Бад- Висзее и исключил его из СА. Такая же участь ожидала и других высших руководителей штурмовиков. В тогдашней напряженной обстановке оно принесло нам такое же облегчение, какое испытывает при первых каплях дождя человек, измученный духотой от приближающейся грозы. Получив это известие, мы тогда еще не могли представить себе, какие кровавые события последуют за этим. Довольно скоро стало известно об убийстве супругов фон Шлейхер и генерала фон Бредова, а также самого Рема и его ближайших соратников. Затем мы узнали, что на территории бывшего кадетского корпуса в Лихтерфельде, где теперь размещались части и подразделения войск СС, также проводились расстрелы штурмовиков, в числе которых был и обер-группенфюрер СА Эрнст. Точных сведений о количестве и поименном составе казненных не было. В сообщениях об этом, поступавших со всех концов страны, достоверные факты были перемешаны с информацией, основанной на слухах. Некоторые из тех, кто числился среди казненных, оказывались живыми и здоровыми, и наоборот, известия о расстреле ряда других штурмовиков поступили лишь по прошествии значительного времени. Так, например, мы очень долго ничего не знали о судьбе бывшего баварского государственного комиссара фон Кара, который, как оказалось, тоже был убит. Неясно было также, была ли эта расправа совершена по распоряжению Гитлера, или это были самовольные действия Геринга, Гиммлера и глав исполнительной власти на местах. Впрочем, уже тогда мы не сомневались в том, что ответственность за все эти действия несет Гитлер как имперский канцлер и вождь партии.