Андрей Богданов - Опальные воеводы Страница 25

Но поражение русских вовсе не радует Курбского. «Гетманы польские и литовские ещё не начали готовиться к походу на тебя, — с горечью писал князь, — а твои окаянные воеводишки, праведнее сказать — калики, из-под сени этих твоих крестов выволакивались связанные, а здесь, на великом сейме, где бывает множество народа, подверглись общим насмешкам и ругательствам, окаянные, к вечному и немалому позору твоему и всей Святорусской земли и на посрамление народа — сынов русских!»

Курбский обвинял Грозного в разорении страны и погублении, вместе со «злыми и прелукавыми ласкателями», всего Отечества. Именно тогда обрушились на Россию другие Божьи кары: голод, мор и варварский меч.

Горестно поминал Андрей Михайлович поход Девлет-Гирея (1571): «преславного града Москвы внезапное сожжение, и всей Русской земли опустошение… и в бегство царя… обращение. Как здесь нам рассказывают — будто бы хоронясь тогда от татар по лесам с кромешниками твоими едва ты от глада не погиб!

А прежде тот мусульманский пес, — писал Курбский, — когда ты богоугодно царствовал, перед наименьшими слугами твоими в Диком поле бегая, места не находил, и вместо нынешних превеликих и тяжких даней твоих, коими ты подкупаешь его на христианскую кровь, нашими саблями, воинов твоих, была дань в басурманские головы заплачена!»

«Издавна кровопийственный род!» — не без оснований пишет Андрей Михайлович о великих князьях Московских. Но когда речь идет о бедствиях Русской земли, пусть и вызванных царскими злодеяниями, князь страдает слишком сильно, чтобы помнить о ненависти к роду Грозного.

«О горе нам! — восклицает Курбский, — …видел я… постыдное и сверх всякой меры позорное поражение твоё и войска твоего, погубил славу блаженной памяти великих князей русских, прародителей твоих и наших…

А ныне к этому добавил ты и другой срам прародителям твоим, позорнейший и тысячекратно горчайший: град великий Полоцк со всею церковью, то есть с епископом и клириками, с воинством и народом предал в своём же присутствии…

Ныне собравшись со всем воинством, в леса забившись, как хороняка и бегун… хотя никто не гонится за тобой, только совесть твоя в душе вопиет, обличая за прескверные дела твои и бесчисленные кровопролития. Тебе только и остаётся, что браниться, как пьяной рабыне, а что воистину подобает царскому сану — то есть суд праведный и оборона — все уже исчезло…»

Да и как царю оборонять государство и одерживать победы, если лютость его, по словам Курбского:

«Погубила… бесчисленных воевод и полководцев, благородных и пресветлых в делах и разуме, и в военном деле искушенных от самой юности, и в руководстве войсками всем ведомых мужей — все лучшее и крепчайшее в битвах для одоления супостатов, — ты различными смертями растерзал и целыми родами погубил без суда и без права, приклонивши ухо… к презлым ласкателям, пагубникам Отечества.

И погрязнув в таковых сквернах и кровопролитии, посылаешь в чужие земли под стены чуждых градов великую христианскую армию без искусных и знаменитых полководцев, не имеющую к тому же мудрого и храброго предводителя… что бывает в войске всего погибельней и мору подобно.

Посылаешь армию без людей, с овцами и зайцами, не имеющими доброго пастыря, которые по ветру гонимого листа боятся, — как и в прежнем своём послании писал я тебе о каликах твоих, их же воеводишками силишься бесстыдно делать вместо тех храбрых и достойных мужей, которые перебиты и разогнаны тобой!»

Полоцкая катастрофа потрясла Курбского, узревшего возможность военного разгрома Московской Руси, обескровленной террором. При Грозном это было неизбежно. Князь разрывался между мало реальными планами истребить царя или хотя бы временно образумить его.

Не склонный к бессмысленной брани, Курбский писал Грозному в надежде вызвать «истинное покаяние» царя. Этим он начал письмо и закончил в нововзятом Полоцке призывом:

«Вспомни прошедшие дни и возвратись! Доколе, безумный, бесчинствуешь против Господа твоего? Разве не пришёл час образумиться, и покаяться, и возвратиться ко Христу, пока ещё не исторглась душа из тела, ибо после смерти не опомнишься, а в Аду не исповедуешься и не покаешься! Ты же бывал мудрым…»

Через 12 дней, 15 сентября 1579 года, когда царские войска потерпели новое сокрушительное поражение в крепости Сокол, Курбский вынужден был дополнить свое послание четкой постановкой вопроса о судьбе Московского царства. Прежде, при благочестивом царе, писал Андрей Михайлович (отложив ввиду тяжести ситуации обличение гнусного нрава молодого Грозного), Русь шла к победам.

«За тобой и ради тебя все добрые люди следовали за крестоносными христианскими хоругвями. Народы различные варварские не только городами, но и целыми царствами покорялись тебе, и перед полками христианскими шёл архангел-хранитель с воинством его… и животворящего креста сила помогала тебе и воинству твоему!

Когда же развращенные и прелукавые развратили тебя, и супротивным стал ты, и после покаяния возвратился на прежнюю свою блевотину… вместо избранных и преподобных мужей, правду тебе говоривших не стыдясь, окружил ты себя прескверными паразитами и маньяками. Вместо крепких воевод и полководцев Бог дал тебе гнуснейших и ему ненавистных… вместо храброго воинства — кромешников или опричников кровоядных, которые несравнимо отвратительней палачей…

И если погибают цари и властелины, создающие жестокие и неподъемные законы, — тем паче должны погибнуть со всем домом своим те, которые… опустошают свою землю и губят подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев, — за которых должны властелины, каждый за подданных своих, кровь свою в борьбе с врагами проливать!..

О споспешник древнего зверя и самого великого дракона, который искони противится Богу и ангелам его, погубить желая всю тварь Божию и все человеческое естество! Что так долго не насытишься кровью христианской, попирая совесть свою?..

Воспомяни дни своей молодости, когда блаженно царствовал!

Не губи себя и вместе с собой дома своего!..

Очнись и воспрянь! Еще не поздно, ибо самовластие наше и воля исправления к лучшему не отнимется, пока не рассталась с телом душа, данная нам Господом Богом для покаяния».

Так Курбский, отложив справедливый гнев, молил Грозного исправиться. С третьим посланием он отправил к царю второе, которое прежде не видел смысла посылать, и подходящий к случаю перевод «Парадоксов к Марку Бруту» Марка Туллия Цицерона.

Перевод «Парадоксов» был лишь малой частью обширной просветительской деятельности Курбского за границей. Она, как легко можно догадаться, почти не интересовала советских исследователей, хотя жизнь князя в Литве и на Волыни отразилась в превеликом множестве источников.