Фрэнк Абигнейл - Поймай меня, если сможешь Страница 25

Он поймал меня в самый подходящий момент. Я полюбил роль врача. Я наслаждался ею почти так же сильно, как и маскировкой под лётчика. Да и жизнь моя стала не в пример спокойнее. В роли педиатра я не выписал ещё ни единого недействительного чека. Более того, заступив на временную должность в Смитерс, я даже и не помышлял о подлогах: больница платила мне 12 5 долларов в день по ставке «консультанта», выдавая зарплату раз в неделю.

— Разумеется, Джон, — хлопнул я Колтера по спине. — Почему бы и нет? Пока что мне заняться больше нечем.

Я не сомневался, что смогу водить всех за нос ещё пару недель, что благополучно исполнил, но потом две недели обернулись месяцем, месяц — двумя, а Колтер всё никак не мог подыскать замену Джессапу. Уверенность моя пошла на убыль, меня порой грызли опасения, что Колтер, кто-нибудь из врачей или даже Грэйнджер может от безделья заняться проверкой моих медицинских документов, особенно, если в моё дежурство стрясётся какая-нибудь неприятность.

С интернами, сестрами и прочими моими номинальными подчиненными я по-прежнему держался самоуверенно и беззаботно, а смена от полуночи до восьми продолжала меня преданно поддерживать. Сестры считали меня обаятельным чудаком и очень ценили, что я ни разу не пытался заманить их в пустующие помещения. Интерны гордились возможностью поработать в мою смену. У нас была настоящая команда, молодые врачи прониклись ко мне уважением. Считали меня чокнутым, но компетентным.

— Вы относитесь к нам не так, как остальные врачи, доктор Уильямс, — признавался Картер. — Входя, когда мы занимаемся пациентом, они бросают «Отойдите» и берут всё в свои руки. А вы не такой. Вы позволяете нам продолжать, доводя дело до конца. Вы даете нам почувствовать себя настоящими врачами.

Ещё бы мне не давать! В медицине я был ни в зуб ногой. Именно эти молодые медики и позволяли мне не ронять маску врача, хотя и узнали они о том лишь многие годы спустя. И когда приходилось туго — по меньшей мере, мне, ведь моих медицинских познаний не хватило бы, чтобы справиться с простой головной болью, — я оставлял всё на произвол интернов, удирая в свою кладовку на седьмой этаж.

К счастью, за время моей практики в Смитерс мне ни разу не довелось столкнуться со случаем, когда речь шла о жизни или смерти, но не обходилось и без щекотливых ситуаций, когда меня выручала лишь репутация паяца. К примеру, однажды рано утром меня разыскала сестра из акушерского отделения.

— Доктор Уильямс, мы только что приняли ребёнка, а доктора Мартина вызвали к другому столу делать кесарево, когда мы ещё перевязывали пуповину, и он просит вас в качестве любезности провести обычный осмотр ребенка.

Отказаться было трудновато. Я как раз болтал с двумя сестрами из своей смены, когда прозвучала просьба.

— Я вам помогу, доктор Уильямс, — вызвалась одна из них — Джоана Стерн, дипломированная сестра, посещавшая медицинскую школу и надеявшаяся со временем стать неонатологом.[19]

Она устремилась в палату, а я неохотно потащился следом. Порой я останавливался перед стеклянной дверью грудничковой, чтобы поглядеть на крохотных морщинистых новорождённых в инкубаторах и смахивающих на корзины колыбельках, но внутрь ни разу не входил. Они напоминали мне скопление мяукающих слепых котят, а я всегда слегка опасался кошек, даже маленьких.

Я хотел было открыть дверь палаты, когда сестра Стерн схватила меня за руку, выдохнув:

— Доктор!

— Что стряслось? — поинтересовался я, в отчаянии озираясь в поисках кого-нибудь из своих верных интернов.

— Так входить нельзя! — выбранила она меня. — Нужно вымыться, надеть халат и маску. Вы же сами знаете! — Она вручила мне зелёный халат и стерильную маску.

— Тогда растолкуйте, с какой это стати мне нужна маска? — проворчал я. — Я же собираюсь лишь осмотреть ребенка, а не резать его. — И тут до меня дошло, зачем мне нужна маска: чтобы скрыть лицо. Что я и сделал.

— Честно говоря, доктор, — раздражённо хмыкнула она, — порой вы хватаете лишку.

Новорождённый оказался мальчиком, ещё багровым и лоснящимся после своего трудного пути сквозь канал жизни, скорбно воззрившимся на меня.

— Ладно, парень, набери в грудь побольше воздуху и стравливай помаленьку! — шутовским тоном по-армейски скомандовал я, собираясь приложить стетоскоп к груди младенца.

Сестра Стерн опять со смехом схватила меня за руку:

— Доктор! Этот стетоскоп для новорождённых не годится! Нужно взять педиатрический, — она выбежала и тотчас вернулась с миниатюрной копией моего стетоскопа. А я и не знал, что они бывают разных размеров. — Может, перестанете паясничать, а? У нас масса работы.

— Знаете что, доктор Стерн, — я отступил на шаг, махнув рукой в сторону ребенка. — Осмотрите-ка мальчика вы, а я погляжу на стиль вашей работы.

— Что ж, я могу, — тут же попалась она на удочку. Тон у неё был уязвлённый, но выражение лица, как раз напротив, польщённое. Она выслушала мальчика, потом повесила стетоскоп на шею и принялась манипулировать с ручками, ножками и бедрами младенца, заглянула ему в глаза, в уши, в рот и в попку, а потом пробежалась пальцами по его голове и туловищу. Наконец, отошла и с вызовом уставилась на меня: — Итак?

Наклонившись, я поцеловал её в лоб.

— Спасибо, доктор, вы спасли моего единственного сына, — проронил я нарочито плаксивым голосом.

Зато младенец словно позабыл о скорби. Никто толком не знает, мыслят ли новорождённые и осознают ли происходящее. Вернее, никто, кроме меня. Это дитя знало, что я враль, а не врач, это видно было по его лицу.

После этого я осмотрел нескольких младенцев. Конечно, я так и не узнал, что именно делаю, зато, благодаря сестре Стерн, делал это правильно.

Но по-прежнему массу времени проводил в кладовке на седьмом этаже.

Естественно, порой моё шутовство допекало окружающих. Как в ту ночь на одиннадцатый месяц моего притворства, когда к столу дежурной сестры, где я царапал на карточках свои нечитабельные примечания, прибежала сестра из детского отделения.

— Доктор Уильямс! У нас в 608-й синюшный ребенок! Идите скорее!

Сестра была новенькая, лишь месяц назад из медицинского колледжа, и пострадавшая от одного из моих розыгрышей.

В первое её дежурство я велел ей «принести в детское отделение ведро пара, чтобы простерилизовать помещение» — и она поспешно ринулась в бойлерную, куда направил её услужливый интерн.

Как ни странно, за одиннадцать месяцев в роли доктора я ни разу не слышал выражения «синюшный ребенок», и подумал, что она просто решила отплатить мне той же монетой.