Александр Филоник - Тогда в Египте... (Книга о помощи СССР Египту в военном противостоянии с Израилем) Страница 25

Естественно, что воздушные удары наносились и по войскам. Боевая подготовка египетской армии — главная цель пребывания советников из СССР — была сорвана, хотя по приказу командования с начала февраля 1970 г. мы уже постоянно находились в расположении дивизии, спали в блиндажах и палатках, обедали в офицерской столовой — «мис».

Я превосходно помню эти моменты. Мне тогда исполнялось 25 лет. Четверть века — дата запоминающаяся. Накануне я отпросился у советника, замещавшего Ступина В.Г. во время его отпуска в Союз, от поездки в Хайк-стэп. Хотел купить продуктов, фруктов, овощей, кое-что приготовить и отметить с друзьями юбилей. Однако наутро, часов в 6.00, раздался страшный стук, даже грохот в дверь. Один из наших советников громко прокричал: «Тревога! Сбор через 15 минут с вещами у подъезда внизу!». На расспросы, куда, зачем, что брать, удалось выяснить лишь, что поедем в расположение дивизии. Понакидал в чемодан все, что попадало в руки спросонку. Внизу народ также недоумевал: «Брать Тель-Авив, али что?»

Прибыли в расположение третьей механизированной. Подошли к блиндажу начштаба: он находился там. Разбуженный денщиком, появляется снизу, протирая глаза, удивленно смотрит на нас, окруживших блиндаж с чемоданами в руках! Оказывается, ни о какой тревоге он не знал! Глупейшая ситуация.

С этих пор мы и стали жить в дивизии. Места в блиндаже не досталось, и меня разместили в большой брезентовой палатке вместе с арабскими водителями, возившими советников. Ранее мне говорили, что палатка под напалмом горит пять секунд. Поэтому я занял кровать у входа, рассчитав, что смогу уложиться в этот норматив и выскочить из нее, не сгорев внутри. Вскоре вернулся Ступин В.Г. из отпуска, и для меня нашлось место в блиндаже, хотя и он не мог спасти от прямого попадания бомбы или ракеты.

В боевых условиях люди ведут себя по-разному, переводчики не составляли исключение. Во время бомбежек дивизий Центрального военного округа некоторые коллеги неожиданно «заболевали». Других «ввиду острой необходимости» перебрасывали в более безопасное место. Помнится, одного парня, переводившего в 18-й пехотной дивизии, папа, полковник Генштаба, срочно постарался перевести в район Мокаттама. Таково название огромной горы, в глубине которой находился главный штаб ракетчиков. Понятно, что у других таких пап не было, да всех ведь и не переведешь, не обезопасишь. Поэтому подавляющее большинство ребят продолжали работать на своих местах.

«Война на истощение», начавшаяся с целью изнурения Израиля, принесла прямо противоположные результаты. Египет понес большие потери. Материальный и моральный ущерб, нанесенный израильскими «Фантомами», был огромным, существенными — человеческие жертвы среди гражданского населения и военнослужащих. Вспоминается грустный каламбур египтян, любящих шутку и анекдот и достаточно самокритичных: «Хадыр, я Фантом!» вместо «Хадыр, я эфенди!» («Слушаюсь, Фантом!» вместо «Слушаюсь, господин!»).

Несли потери и мы. Особенно трудно пришлось нашим коллегам из 6-й механизированной дивизии Центрального военного округа, располагавшейся в Дахшуре, недалеко от знаменитых пирамид в Гизе. В результате налета двух израильских самолетов на командный пункт этой дивизии погибли три советника и старший переводчик дивизии арабист из Баку Махмуд Юсубов, мой сосед по лестничной площадке в Наср-сити-4. Переводчик английского языка получил сквозное ранение легкого.

До сих пор в ушах звенит траурная мелодия Шопена, сопровождавшая церемонии прощания с погибшими советниками в нашем клубе в Гелиополисе около так называемого мертвого замка и надрывающий душу плач жен советников. Атмосфера бывала очень тяжелой, и перевод египетским генералам и офицерам давался с большим трудом.

Бомбили израильские самолеты и нашу, и соседнюю 18-ю пехотную дивизию, но менее успешно. У нас их удар пришелся по штабу 14-й бригады, находившемуся в наибольшем скоплении домиков в центре Хайкстэпа, примерно в километре от командного пункта 3-й механизированной дивизии, где в этот момент и собрались офицеры и советники дивизии. Как говорил командир дивизии бригадный генерал Хигази: «Аллах нам помог».

Понятно, что настроение было никудышным, а перспектива — мрачной. Так продолжалось до прибытия нашего соединения — 18-й дивизии ПВО особого назначения, в присутствии которой мы, наконец, вздохнули полной грудью. Напомню, что советские регулярные войска прибыли в Египет в начале 1970 года по просьбе Гамаля Абдель Насера.

Еще раз хочу вернуться к своему советнику. Я благодарен судьбе, что в Египте попал к Ступину В.Г. Волевой, справедливый, внимательный к подчиненным, особенно к молодежи, храбрый, расчетливый, мудрый, с богатым жизненным опытом, с природным тактом, он обладал такими качествами, которые были в то время особо необходимы.

С самого начала сказал арабам, чтобы его называли не «мистер», как было принято, а «товарищ Виктор». Одним из достоинств его было то, что он не любил, чтобы его подчиненных наказывал вышестоящий начальник. «Раз у меня это случилось, значит, я и виноват и сам накажу провинившегося», — таков был его принцип.

Когда я совершил проступок, о нем стало известно Главному военному советнику Катышкину, который рвал и метал, вызвав Ступина, и обещал меня сослать на передний край к Суэцкому каналу («на Суэцкий канал его даже мало сослать!»). Ступин, сказав свою коронную фразу, добавил, что хуже Кены, куда дивизия скоро будет переброшена, в Египте места нет. Действительно, в этой стране испокон веков ссылали в Кену неугодных людей из Каира и вообще из центра.

Проговорив эту фразу, Ступин одновременно повинился, успокоил генерала Катышкина и спас меня. Кстати, перед этим, когда мы утром только прибыли в расположение КП дивизии и сидели в комнате советников, зазвонил телефон, Главный вызывал Ступина. Поднимаясь со стула, он проворчал: «Зачем Главному я нужен?» Я тоже поднялся: «Видимо, из-за меня». Пройдя в соседнюю комнату, я рассказал Виктору Гавриловичу о неприятностях. Поняв, в чем дело, Ступин меня сразу оборвал: «Договоримся так, что ты мне сам все первым рассказал, я так и скажу Главному».

Так Ступин отстоял меня. Кстати, через несколько дней, будучи в офисе в Маншиет аль-Бакри, я невольно услышал разговор за дверью референтуры, вернее лишь последние слова старшего референта Реутского обо мне: «В таком возрасте все делают глупости. Важно правильно разобраться и понять во время, а то можно наломать дров».

Сейчас, когда прошло свыше тридцати лет с той поры, когда сам имею дело со студентами почти того же возраста, в каком я был тогда, убеждаюсь, что тысячу раз были правы и Ступин, и старший референт.