Хамфри Карпентер - Джон Р. Р. Толкин. Биография Страница 25

8 января 1914 года Эдит была принята в лоно римско–католической церкви. Они с Рональдом нарочно выбрали именно эту дату — то была первая годовщина их воссоединения. Вскоре после этого они с Рональдом были официально помолвлены в церкви отцом Мерфи. Эдит впервые исповедалась и причастилась, и это доставило ей «удивительное, великое счастье». Первое время она оставалась в этом восторженном состоянии духа, регулярно ходила к мессе и часто причащалась. Но католическая церковь в Уорике выглядела так бедно по сравнению с роскошным собором в Челтнеме (даже сам Рональд называл ее «убогой»), и, хотя Эдит помогала церковному клубу для работниц, у нее было мало друзей среди прихожан. К тому же необходимость исповедоваться начала ее раздражать. А потому, когда она плохо себя чувствовала (а такое бывало частенько), она охотно отказывалась от посещения мессы. Она сообщила Рональду, что необходимость вставать к мессе ни свет ни заря и ничего не есть до причастия для нее невыносима. «Мне и хотелось бы пойти к мессе, — говорила она, — и мне очень жаль, что я не могу ходить туда чаще, но это совершенно невозможно: мое здоровье этого не позволяет».

Жизнь ее превратилась в унылую рутину. Жить в своем доме, в обществе кузины Дженни, оказалось в принципе неплохо, но они временами действовали друг другу на нервы, а в отсутствие Рональда поговорить больше было решительно не с кем и заняться нечем, кроме как хозяйством. Правда, в доме имелось фортепьяно, и ей никто не мешал упражняться часами — но теперь Эдит уже знала, что пианисткой ей не стать — брак и дети этому воспрепятствуют, — а потому заниматься подолгу не было смысла. Органистки в католической церкви не требовалась. Эдит тосковала по светской жизни Челтнема, а на то, чтобы почаще ходить в театр или на концерты, не было денег. Так что письма от Рональда, в которых он описывал оксфордскую жизнь, наполненную обедами, студенческими шалостями и походами в кинематограф, ее порядком бесили.

А Рональд тем временем все больше привыкал к шикарной жизни. Он покупал себе мебель и японские гравюры. Заказал два костюма у портного: он обнаружил, что одежда, сшитая на заказ, ему весьма идет. Организовал еще один клуб на пару со своим другом Колином Каллисом; клуб назывался «Шахматная доска» и собирался на обеды вечерами по субботам у него или у Каллиса. Его избрали президентом дискуссионного клуба (имевшего большое влияние в Эксетер–Колледже) в результате предвыборной борьбы, во время которой Рональд впервые вошел во вкус политики колледжа. Он плавал на плоскодонках, играл в теннис и временами работал, достаточно, чтобы весной 1914 года выиграть премию Скита, присуждаемую его колледжем за успехи в изучении английского языка. На пять фунтов премиальных он накупил книг на средневековом валлийском и несколько произведений Уильяма Морриса [Уильям Моррис (1834—1896) — английский писатель и переводчик, один из основоположников жанра фэнтези, автор псевдо–средневековых романов в стихах и в прозе]: «Жизнь и смерть Язона», «Сагу о Вельсунгах» в переводе Морриса и его роман в прозе и стихах «Дом сынов Волка».

Моррис когда–то сам учился в Эксетер–Колледже, и, возможно, это подогрело интерес Толкина к нему. Но до сих пор Толкин, по всей видимости, не знакомился с художественными произведениями этого автора. Вообще, его познания о современной литературе были весьма ограниченны, поскольку программа оксфордского английского факультета не требовала, чтобы он, лингвист, изучал писателей постчосеровского периода более чем в минимальном объеме. В тот период Толкин написал несколько обрывочных заметок о Джонсоне, Драйдене и драме эпохи Реставрации, но, судя по всему, его интерес к ним был преходящим. Что же до современной художественной прозы, он писал Эдит: «Романы я читаю редко, ты же знаешь». Для него английская литература заканчивалась на Чосере — или, иначе говоря, ему вполне хватало той радости и вдохновения, которые он получал от великих произведений древне–и среднеанглийского периода и от древней литературы Исландии.

Но именно поэтому «Дом сынов Волка» показался ему таким захватывающим. Отношение Морриса к литературе совпадало с его собственным. В этой книге Моррис пытался воссоздать то волнующее ощущение, что дарили ему страницы древних англосаксонских и исландских повествований. Действие «Дома сынов Волка» происходит в землях, которым угрожает римское вторжение. События романа, написанного отчасти прозой, отчасти стихами, вращаются вокруг Дома или семейного клана, живущего у великой реки на поляне в лесу, который называется Мирквуд, Лихолесье — слово, позаимствованное из географии древних германских легенд. По всей видимости, многие детали этого повествования произвели сильное впечатление на Толкина. Стиль романа довольно своеобычен и перегружен архаизмами и поэтическими инверсиями в попытке воспроизвести атмосферу древней легенды. Очевидно, Толкин обратил на это внимание; видимо, оценил он и другую особенность этого произведения: несмотря на неопределенность времени и места, в котором происходит действие, Моррису удается с большой точностью описывать детали воображаемого пейзажа. Позднее и сам Толкин последовал примеру Морриса.

Его собственная любовь к пейзажам получила мощный толчок летом 1914 года, когда, побывав у Эдит, он затем отправился на каникулы в Корнуолл и поселился на полуострове Лизард у отца Винсента Рида из Бирмингемской Молельни. Корнуолл Толкина очаровал. Они с отцом Винсентом каждый день подолгу гуляли, и в письмах к Эдит Рональд так описывал эти прогулки: «Мы шли по вересковой пустоши над морем к бухте Кинанс. Но можно ли описать это в унылом, затертом письме? Над головой нещадно палит солнце, а огромные валы Атлантики с ревом и шипением разбиваются о скалы и рифы. Море выточило в утесах причудливые отверстия и теперь врывается в них с трубным ревом или извергает наружу фонтаны пены, точно кит, и повсюду — красные и черные скалы и белая пена на лиловой и прозрачной морской зелени». Это зрелище он запомнил на всю жизнь, и побережье Корнуолла стало для него воплощением идеального ландшафта.

Однажды они с отцом Винсентом отправились осматривать деревни, которые лежат подальше от побережья. Вот как он вспоминал об этом походе: «Попив чаю, мы отправились домой. Сначала нас окружал типичный сельский уорикширский пейзаж, потом мы спустились к реке Хелфорд, очень похожей на фьорд, затем поднялись на противоположный берег совершенно девонширскими тропками и очутились на более открытой местности, где наш путь крутил, вилял, петлял, шел наверх, спускался вниз, пока не начало смеркаться и алое солнце не коснулось горизонта. После многих приключений, не раз спросив дорогу, мы наконец вышли на пустынные голые холмы, как в Гунхилли, и мили четыре прошагали по прямой, и по мягкой земле, на радость нашим сбитым ногам. Ночь застала нас в окрестностях Малого Руана, и дорога снова принялась петлять и нырять. Освещение сделалось весьма призрачным. Временами тропа вела через перелески, где ползли мурашки по спине от уханья сов и свиста летучих мышей; временами за забором всхрапывала лошадь, страдающая одышкой, или свинья, страдающая бессонницей, отчего у нас душа уходила в пятки; пару раз мы неожиданно проваливались в ручьи, которых в темноте было не видно. Но наконец эти четырнадцать миль закончились — а последние две мили душу нам согревал виднеющийся вдали маяк Лизард и приближающийся шум моря».