Клод Дюфрен - Великие любовники Страница 25

В Санкт-Петербурге важный вид Морни, его манеры и организуемые им роскошные приемы произвели сильное впечатление на всех, с кем он встречался, и в первую очередь на царя Александра II. Благодаря его умению наметилась тенденция желанного сближения Франции и России. Но граф преуспел и в другом деле, которое не было предусмотрено его полномочиями. По случаю празднования коронации Александра, куда его пригласили в качестве почетного гостя, Морни влюбился в одну фрейлину царицы. Он восторженно описал ее так: «Какое великолепие! Снегурочка! Такая белая, такая светловолосая, с огромными удивленными и любопытными глазами. Она была так хрупка, так мила, у нее были худенькие ручки и ножка Золушки».

Этой «снегурочке», княгине Софье Трубецкой, было восемнадцать лет. Другими словами, она была на двадцать семь лет моложе Морни, но это было совсем неважно! Софья происходила из одной из самых знатных семей России, и говорили, что она считалась побочной дочерью усопшего царя Николая I, то есть доводилась сводной сестрой царю Александру II. Какое совпадение судеб! Мор-ни сразу же проникся к ней теплыми чувствами и начал использовать все возможные приемы соблазнения, чтобы ее завоевать. Но Софья была не только красива, но и очень умна: «Господин посол, – сказала она своему новому воздыхателю, – моя весна вас забавляет, но я догадалась, что вы любите все времена года».

Морни принялся говорить о чистоте своих намерений. Спустя несколько дней после этого разговора, увлеченный сей молодой особой, он пошел в наступление: «Я представляю свое будущее, – сказал он ей, – только в законном браке с вами. Знаю, моя репутация может вас испугать. Не это ли вы собирались мне сказать?» И тогда своим чистым голоском, бывшим одним из ее достоинств, Софья ответила: «Дорогой мой граф, вы неправильно меня поняли. Я с большим удовольствием выйду за вас замуж».

Но если все более влюбленный Морни воспринял такой ответ с юношеским пылом, то эта новость вызвала недовольство императора. «Опасайтесь порывов, о которых будете жалеть впоследствии», – назидательно посоветовал ему сводный брат. Он, несомненно, опасался реакции Фанни и возможного скандала. И потом он прекрасно знал характер Морни: они были из одного теста. Удовлетворив одно желание, они сразу же начинали думать о другом. Но на сей раз «господин Брат», казалось, был настроен серьезно и даже начал обрывать связи, которые мешали ему осуществить его планы. Прежде всего этой чести удостоилась несчастная Энни, которой он написал уже приводимое выше письмо. Девушка с этим смирилась, но миссис Хьюттон проявила большое неудовольствие и, стараясь выкрутить руки несговорчивому «жениху», с удвоенной силой принялась распускать слухи. Эти слухи дошли и до Софьи. Однажды после обеда, когда Морни пришел к ней, он увидел, что глаза Софьи пылали гневом: «У вас не только есть старая любовница, но еще и невеста, – сказала она ему. – Вы, решительно, очень обеспеченный мужчина!»

Чтобы смягчить ее гнев, Морни был вынужден пообещать, что из его сердца и жизни будут выброшены все женщины. Но с Фанни Ле Он сделать это было не так-то просто, хотя он и считал, что смог умело поставить графиню перед свершившимся фактом: «Я женюсь, – написал он ей. – Этого хочет император, этого желает Франция. Надеюсь, что жена моя найдет в вашем лице лучшую подругу и что вы не забудете дорогу в Над. Мы будем вас ждать там этим летом…»

Реакцией получательницы этого письма было вначале недоверие, потом оно сменилось яростью. А поскольку она проявляла свою ярость очень бурно и прилюдно, вскоре весь Париж был в курсе случившегося. И тогда между любовниками разгорелись споры, больше напоминавшие торг между двумя продавцами ковров, нежели между двумя аристократами. Мадам Ле Он во всю глотку кричала, что Морни ее ограбил, и оценивала свой ущерб в шесть миллионов, что Морни, естественно, отрицал. Дело с каждым днем набирало обороты, и, пока спорам не было конца, Наполеон посоветовал брату пожить в Санкт-Петербурге. Тому только это и было нужно: чтобы закончить со всем этим, он торопился со свадьбой. 21 января 1857 года, когда настал момент произнести священную клятву, старый скептик казался очень взволнованным. А Софья была на седьмом небе: она получила мужчину, о котором мечтала, и сменила свое положение побочной дочери императора на положение жены посла Франции.

Однако мадам Ле Он продолжала грозить публичным скандалом, и император решил сам заняться этим вопросом. Любовные крики затихли перед звоном золота: графиня получила три с половиной миллиона, которые Наполеон лично выплатил ей, естественно за счет государственной казны. Чуть позже Фанни продала свой особняк на Елисейских Полях и купила себе замок в Нормандии, где поселилась вместе с мужем, поскольку семейство это воссоединилось. С той поры графиня Ле Он начала жизнь верной супруги, что было очень уважаемым способом встретить старость.

Тогда Морни смог спокойно вернуться во Францию вместе с молодой женой. Для нее он перестроил дворец Лассей, который Софья превратила в настоящий зверинец! Она страстно любила животных, и резиденция председателя палаты вдруг наполнилась легионом сиамских кошек, пекинесов, обезьянок, попугаев, которые свободно перемещались по салонам и придавали официальному зданию вид экзотической хижины. Это было одной из причуд этой экзальтированной славянки. Муж смотрел на нее с любопытством и восторгом, для него она была самой ценной драгоценностью его коллекций. Действительно ли он ее любил? После первых мгновений страсти, вызванной новизной, порывы чувств сменились нежностью. Софья стала одним из главных вершителей его судьбы. Благодаря ей он решил оставить после себя потомство, и она в этом его не разочаровала, поскольку родила ему четверых детей. Но какой бы ни была его нежность к ней, она не смогла помешать ему вернуться к обычным всем известным привычкам. Об этом довольно красноречиво говорит один случай, произошедший спустя несколько лет. Помимо животных Софья привезла с собой в Париж свою подругу по пансиону, которой очень дорожила. Морни с тем большей любезностью принял ее, что она была красива и считала его чувства к ней отцовскими. Нина, так звали эту девушку, поклялась Софье в вечной признательности… и смогла проявить ее занимательным образом. Однажды, когда муж думал, что Софья пошла к своей портнихе, та неожиданно вернулась во дворец Лассей. Войдя в комнату мужа, она застала его там с Ниной в положении, которое не оставляло никаких сомнений в характере отцовской дружбы. Софья пришла в ярость: было разбито и испорчено множество предметов, а Нина была немедленно изгнана. Но мы знаем, что Морни обладал способностью выпутываться из самых сложных ситуаций. Его нежность усмирила гнев жены. Больше того, чтобы занять ее чем-то и иметь больше свободного времени, он подключил ее к проекту создания курорта в Довиле. Это, кстати, был один из тех редких случаев, когда Софья вмешалась в занятия мужа. Политика нагоняла на нее скуку, посещения Морни больше не развлекали ее. Однако, когда они проживали в замке Над, Софья прилагала все силы, чтобы вести себя как благородная хозяйка. Так, в 1862 году во время очередного пребывания в Овернь, когда семейная чета принимала у себя императора с императрицей, ее гостеприимство послужило для Наполеона поводом выразить официально свою признательность Морни: он присвоил лжеграфу титул герцога. Как и все новое, титул герцогини восхитил Софью. Но по прошествии нескольких дней она о нем больше уже не вспоминала и вернулась к своим ежедневным пустяковым занятиям, что не только не сердило мужа, но, напротив, веселило. Он пристально следил за всем, что она делала, доходил даже до того, что собственноручно рисовал эскизы туалетов, которые она надевала на многочисленные балы. Кроме того, поскольку хозяйкой дома она была никудышней, он занимался составлением меню и присматривал за слугами и хозяйством. Любовь Морни была, несомненно, великой, но этот любитель женщин не был создан для верности. Он ограничивался тем, чтобы до жены не доходили слухи о его любовных похождениях, и весьма в этом преуспел. Что же касается Софьи, то она любила его по-своему, проявляя иногда по-славянски чрезмерную любовь, которая потом сменялась периодами отчуждения. И никто не мог понять причин этих перемен в ее отношении.