Владимир Жданов - Добролюбов Страница 25

Добролюбов и не скрывал своей близости к Белинскому, к завещанным им революционным традициям. Закончив письмо, он поставил под ним подпись:

«Анастасий Белинский». Имя Анастасий по-гречески значило — воскресший. Отсюда можно заключить, что автор письма не только хотел напомнить врагам грозное для них имя Белинского, он хотел сказать, что Белинский жив, что его революционное дело продолжает новое поколение борцов, которое в новых условиях будет действовать с непримиримостью, достойной своего учителя.

Через несколько дней Греч получил по городской почте письмо «воскресшего Белинского». Смертельно перепуганный, он немедленно переслал эту «ужаснейшую якобинскую статью» Л. В. Дубельту — управляющему III отделением. Жандармы всполошились и начали энергичные поиски автора. Сначала его пытались обнаружить в литературных кругах. В одной из относящихся к этому времени бумаг Дубельта высказано такое предположение: «…он должен быть не из дюжинных писателей, пишет резко и, по моему мнению, человек бессовестный, но по дерзости и правилам человек весьма опасный и не удивлюсь, если он свою статью пошлет для напечатания в Лондон, в типографию Герцена». Затем автора опасного письма начали искать среди студенчества, в частности III отделение затребовало и получило образцы почерков от 800. студентов Медико-хирургической академии. Однако и эта мера ни к чему не привела и через некоторое время, жандармы были вынуждены отказаться от дальнейших поисков.

Письмо «воскресшего Белинского» много лет пролежало в архивах III отделения[8] и не получило распространения. Но можно почти уверенно сказать, что по замыслу автора оно было предназначено, не только для одного Греча. Вряд ли Добролюбов стал бы заботиться о литературной отделке письма, прибегать к образным сравнениям, обогащать свой текст народными выражениями, пословицами, историческими параллелями (например, сопоставление Николая I с Карлом XII и Наполеоном), если бы он думал, что его читателей будет только один человек — столь презираемый им издатель «Северной пчелы». Скорее всего Он рассчитывал на гораздо более; широкую аудиторию (вспомним» что написанные двумя месяцами раньше стихи на юбилей того же Греча были разосланы во многие редакции), но по неизвестным причинам не сумел распространить свое произведение. Единственный дошедший до нас экземпляр памфлета написан не рукой Добролюбова (видимо, по конспиративным соображениям он поручил переписать текст кому-то из надежных товарищей), однако авторство его не вызывает сомнений: оно подтверждается и анализом материалов письма, которые Добролюбов немного позднее сам же использовал в рукописной газете «Слухи» и в дневниковых записях, и наличием стилистических оборотов, характерных для Добролюбова, и сопоставлением документа с предыдущим выступлением того же автора против Греча (о его «комическом, осмеянном» юбилее дважды упомянуто в письме), и, наконец, тем обстоятельством, что в одном из номеров «Слухов» (от 12 октября 1855 года) Добролюбов сам сослался на письмо «воскресшего Белинского» и даже привел из него цитату.

Ранний политический памфлет Добролюбова исключительно важен для характеристики его идейного развития. Вместе со стихами и другими произведениями середины 50-х годов он наглядно показывает, что еще задолго до окончания института сформировались революционные взгляды будущего критика, отличавшиеся уже тогда необычайной зрелостью и глубиной.

VII. «ВЕЛИКИЕ ВОПРОСЫ»

обролюбов продолжал напряженно работать, усиленно занимаясь самообразованием; Он много читал, углубляясь в самые различные области знания, изучал языки, особенно французский, давал частные уроки — для заработка. Поглощенный трудами, он старался забыть о своих горестях, о недавних утратах. В феврале 1855 года он писал тетке: «До сих пор я тоскую, мрачно тоскую, если только шумной, кипучей, лихорадочной деятельностью не заглушаю тяжелых своих мыслей…»

К этой тоске прибавлялась тревога за малолетних сестер и братьев, которых приютили чужие люди. Весной ему сообщили о смерти сестры Юлии, жившей в Нижнем в семье Трубецких.

В течение мая и половины июня продолжались экзамены. Добролюбов по всем предметам получил высший бал— пятерку, а по языкам — четыре с половиной. Директор сам поздравил его с переходом на третий курс.

К этому времени Добролюбов, давно освободившийся от религиозных представлений, уже твердо стоял на атеистических позициях. Об этом наглядно свидетельствуют его стихи, особенно большое стихотворение «Царь Николай просил у бога», в котором дана, острая сатира и на царя и на слепую веру в бога, а сам бог изображен как оплот темноты и невежества.

Институт сковывал его силы, мешал развиваться его таланту литератора, темпераменту публициста-трибуна. Но и в этих условиях он сумел найти для себя живое дело: он писал политические стихи, вёл пропагандистскую работу среди товарищей, наконец, с начала нового учебного года он решил выпускать рукописную газету, явившуюся, по существу, органом добролюбовского кружка.

Студенты, вернувшиеся после каникул, нашли Добролюбова окрепшим за лето, полным энергии. Уже к первой встрече друзей, участников кружка, он приготовил им сюрприз — первый номер рукописной газеты. Шемановский, Сциборский и другие студенты с интересом брали в руки сложенный вдвое листок бумаги, исписанный со всех сторон. Сверху крупными буквами было старательно выведено чернилами: «Слухи». Ниже следовало пояснение: «Газета литературная, анекдотическая и только отчасти политическая». В левом верхнем углу стояла дата — «1 сентября 1855 года».

Издатель и автор обещал своим читателям заносить на страницы газеты только те слухи, в которых отражается действительное настроение людей, проявляющееся не в печати, не в «учено-литературных канцеляриях», а в частной жизни; «Чем более подслушаем мы этаких откровенных рассуждений, рассказов, отдельных мыслей и впечатлений, тем яснее нам будет истинный дух народа, тем понятнее будут его стремления, его чувства, тем полнее и осязательнее представится нам картина народной жизни». Далее Добролюбов выражал надежду, что отдельные факты, наблюдениям и слухи дадут повод для важных обобщений, «приведут умного человека к открытию какой-нибудь хронической болезни» в русской жизни.

Взяв на себя такие задачи, Добролюбов; конечно, понимал, с какими трудностями связано их осуществление. В обстановке того времени писать на темы, которых не могла касаться легальная пресса, значило прежде всего твердо заявить себя противником официальной точки зрения. Собирать «слухи», правдиво отражающие мнение народа, значило стать сторонником враждебного правительству, лагеря, то есть подвергнуть себя серьезному риску. Добролюбов помнил об этом. Приглашая читателей, истинно любящих свое отечество, помогать его газете, он писал в первом номере «Слухов»: