Любовь Овсянникова - Шаги по земле Страница 25

Мамина работа там продолжалась до открытия книжного магазина, что в точности совпало с нововведением — установкой в пекарне автоматических пекарских линий. Так и получилось, что с уходом мамы из пекарни хлеб начали выпекать из жидкого теста в наливных формах — по производственной технологии и промышленным рецептам. Был он неказистый с виду, в виде кирпичиков, маленький и невкусный.

Как рождественская сказка, как волшебная небыль, как все чудесное, навсегда отошли в историю Славгорода домашние хлебы моей мамы — традиционно белые, не черствеющие, ароматные и вкусные. А еще — необъятные по размеру, со съехавшей набок шапочкой хрустящей корки.

Так и получилось, что мама как истинная кормилица всю свою жизнь первой несла людям основное, что им надо, — пищу для тела в виде хлеба и пищу для души в виде книг.

Папа и его корни

Мой отец, Борис Павлович Диляков (Николенко), появился на свет в Славгороде, но еще в младенчестве был вывезен в Багдад, столицу Персии, бежавшими буквально из-под махновских пуль родителями. Там он рос под присмотром бабушки Сары, матери отца. Нам известно только, что она была аптекарской дочкой, рано осталась вдовой, так что своего багдадского деда мой отец не знал.

Маленький мой папа подрастал там крепким и резвым, смышленым мальчишкой. Он рано начал обучение, так что к моменту отъезда из Багдада освоил знания начальной школы. К тому же, находясь в ассирийской среде, невольно освоил от бабушки Сары арамейский язык, язык предков, и английский, на котором обучался в школе.

Вскоре его родители, расширяя торговый бизнес главы семьи, а также по другим причинам, переехали из Персии в бессарабский Кишинев. Там мой папа готовился пойти в румынскую школу, чего боялся из-за незнания языка. Однако до этого дело дойти не успело — его мать, сговорившись с местными контрабандистами, тайно переправилась через Днестр на советскую территорию и бежала от мужа вместе с детьми — тоска по Родине победила в ней остальные чувства.

Советские пограничники в одно из осенних дождливых утр нашли беглецов под разлогой вишенкой прячущимися от потоков воды. Стражи кордона проявили к ним понимание и традиционную по тем годам человечность, помогли легализоваться, получить новые документы, гражданство и даже дали денег для поездки домой. А там бабушке Саше посоветовали срочно избавиться от клейма иностранки, для чего вступить в фиктивный брак. По месту нашлась и нужная кандидатура — некий Николенко Прокопий Григорьевич, бывший кучер бабушкиного первого мужа.

Получилась эта затея не совсем удачной, потому что каждый из ее участников преследовал свою цель: бабушка — избавиться от прежней зарубежной истории, а Прокопий Григорьевич — пожить в достатке. Зная о богатстве Павла Емельяновича, он полагал, что убежавшая от него жена обязательно имеет денежки. Как же иначе? Стоило бабушке появиться в селе и прозрачно намекнуть односельчанам, что у нее больше нет мужа, как Прокопий Григорьевич сам нарисовался на горизонте и взял ее под покровительство на правах бывшего работника. Не удивительно, что она доверилась ему с идеей о фиктивном браке. Он к тому времени уже не жил со своей первой женой якобы из-за ее бездетности и согласился на бабушкино предложение. Со временем пустился в нешуточные ухаживания и все сделал для того, чтобы превратить брак в настоящий. А обнаружив, что у бабушки денег нет, начал издеваться над ней и ее детьми от законного мужа. Такой была его месть.

К тому же он оказался пропойцей. Прокопий Григорьевич не позволил пасынку учиться в школе, принудил идти на заработки. Так мой папа в 12 лет стал для родительской семьи добытчиком. Сначала работал на вырубке сухостоя в посадках, потом перебирал отвалы золы из паровозных кочегарен, выбирал не сгоревшие угольки и продавал. А в 16 лет пошел на местный механический завод, освоил профессию слесаря и всю оставшуюся жизнь проработал там тихо и скромно.

Происхождения папа был ассирийского. Есть легенда, что его отец, Павел Емельянович Диляков, был наполовину русским — внуком лекаря из Мурома, кормящегося сопровождением чумацких гурьб. Однажды этот лекарь Диляков, отправился в странствование вместе с сыном Емельяном, который был отроческого возраста. В персиянский Багдад они добрались благополучно, а там подверглись нападению местного ворья, в итоге лекарь погиб на месте, а его сына Емельяна, тоже избитого, чуть живого, подобрала, выходила и воспитала до совершеннолетия семья некоей девушки Сары, его будущей жены. Отец Сары был аптекарем. Не к нему ли, давнему знакомому, направлялся муромский лекарь за снадобьями? Это одна из версий… После того случая Емельян так и не поправился окончательно, он несколько лет хворал и рано умер, оставив Сару с маленькими детьми Като и Павлом.

Отцова мать, Александра Сергеевна, родилась в Славгороде от Сергея Феленко, человека казацкого происхождения, и Агриппины Мейн, портнихи бар Миргородских. Невиданная красавица, она унаследовала материно ремесло и в молодости сопровождала хозяев в Париж, где дополнительно училась шить фасоны модных нарядов. Высоко себя ценя, она перебирала женихами, пока вдруг не обнаружила, что засиделась в девках.

Как нельзя более вовремя ей подвернулся Павел Емельянович, богатый торговец мануфактурой, житель Багдада, приехавший в Россию по капризу — чтобы увидеть родину своих предков, и с первого взгляда влюбился в нее. Их свела судьба, и они поженились.

После побега жены и детей из Кишинева Павел Емельянович, оказавшийся живым и даже здоровым, долго жил за пределами России, но во время Великой Отечественной войны вошел на оккупированную территорию СССР с румынскими войсками. Потом захватчики были разбиты и изгнаны, а он остался. Павел Емельянович всегда оставался гражданином Ирака, хоть и прожил остальную жизнь в СССР. Умер он в 1975 году в Макеевке.

Более полно о своих родителях я напишу в последнем томе воспоминаний.

Жизнь с родителями

1. Мой дальний космос

Каждому возрасту свойственны свои заблуждения по любому вопросу, в отношении родителей тоже. В детстве, например, нам кажется, что родители знали друг друга с их рождения и всегда были вместе. А в наши мудрые годы возникает убеждение, что их жизнь была полезнее и весомее, их дела — масштабнее и нужнее, чем наши. С преодоления этих иллюзий начинается объективный взгляд на родителей, объективная оценка их жизни и своего место в ней и в их сердцах.

Эти мои воспоминания не летопись, не строго последовательное описание событий, они — вольный пересказ запомнившихся эпизодов из моей жизни и не иллюстрируют всех деталей, важных или нет, и всех нюансов и красок того, что происходило. Это лишь отдельные мазки большой картины, дорисовать которую должны читатели. Сохранилась запись в моем студенческом дневнике: «У каждого из моих родителей была мечта о том, чтобы я жила лучше их: папа учил стремиться к знаниям и интересной профессии, а мама просила устроить жизнь так, чтобы не стирать мужнину спецовку и не топить печь углем. Это так вросло в меня, что я боялась их подвести. Исполнение их мечты стало моим долгом. Вот и судьба отсюда взяла исток». Эти слова можно было бы взять эпиграфом к настоящей главе.