Игорь Золотусский - Гоголь в Диканьке Страница 26

Когда Гоголь уезжал из Петербурга, Пушкин жил на Гагаринской набережной в доме Кадашева. Квартира Пушкина состояла из двадцати комнат, с выездом. Гоголь иногда забегал к Пушкину, чтоб прочесть ему свое новое сочинение, показать набор книги, посоветоваться о заглавии, о беспокоящей его строке. Пушкин правил, Пушкин вычитывал, Пушкин, как мог, помогал Гоголю. Он и сюжеты свои ему дарил – дарил без сожаления, хотя и жаловался друзьям, что с «этим хохлом» надо держаться поосторожнее, того и гляди обчистит.

Пушкин добивался постановки комедии Гоголя на сцене (помогали тут и В. А. Жуковский, и П. А. Вяземский, и М. Ю. Вьельгорский), Пушкин привлек Гоголя к участию в «Современнике», доверил ему всю критику и «Новые книги», Пушкин хлопотал о делах Гоголя в Москве. Да, у Пушкина было двадцать комнат и жена-красавица, у Гоголя было две комнатки на третьем этаже и не было жены. Его женою была Муза – ей он отдал все: и любовь, и здоровье, и лучшие часы вдохновения, – но и она не обделила его своим вниманием.

Впрочем, Муза и Пушкин стояли у Гоголя рядом, трудно было отделить Музу от Пушкина, а Пушкина от Музы. Все, что при жизни Пушкина делал Гоголь, что он писал, замышлял, было связано с именем Пушкина, с грядущим судом или одобрением Пушкина. Без Пушкина Гоголь не мог представить своей поэтической жизни. Поэтому, когда он в Париже услышал о смерти Пушкина, он понял, что остался один. До этого он был не одинок: взгляд Пушкина, шутка Пушкина, записка Пушкина о его новом сочинении – все поддерживало в нем веру и жизнь. Смерть Пушкина стала одной из причин перелома, который произошел позже в Гоголе и привел его от состояния веселья и брызжущих сил молодости к печали и задумчивой улыбке зрелых лет.

Кажется, объявление, появившееся 17 мая 1836 года в «Прибавлениях к «Санкт-Петербургским ведомостям», объявление, гласившее, что среди отъезжающих за границу числится некто «Николай Гогель, 8 класса», ни о чем не говорило русскому глазу (тем более и фамилия была перепутана), но уезжал из столицы не коллежский асессор Гоголь, не какой-то очередной путешественник и не тот, кто въехал в Петербург морозным вечером в декабре 1828 года, сын полтавской помещицы Марии Ивановны Гоголь-Яновской, а великий русский писатель, гений России, который по свершении того, что он уже совершил, мог быть отнесен к числу лучших ее сынов.

Н. В. Гоголь. Портрет работы Горюнова

Как сообщали те же «Санкт-Петербургские ведомости», погода в день отъезда Гоголя, 6 июня 1836 года, была пасмурная. Низкие облака стояли над Петербургом, накрапывал дождь. Термометр показывал около одиннадцати градусов по Реомюру. Маленький пароходик подошел к Английской набережной и принял на себя пассажиров, которые должны были переправиться на нем в Кронштадт, где их ждал большой пароход «Николай Первый». Среди провожающих – Гоголь уезжал вместе с А. Данилевским – был князь П. А. Вяземский. Он отсылал за границу жену и дочь, которые тоже стояли на палубе. Прощальные слова, слезы, маханье платком, пароходик отошел от причала – и город на Неве поплыл, закачался на волнах, теряясь в дымке дождя.

Глава VI

Рим

1

Гоголь называл Рим родиной своей души. Герой его юношеской поэмы Ганц Кюхельгартен стремится в Италию, как в землю обетованную. Первым сочинением Гоголя, явившимся в печати, было стихотворение «Италия». Путь Гоголя из России – путь скитаний по Европе – был путем в Рим: выехав 6 июня 1836 года из Петербурга, Гоголь достиг этого желанного берега лишь в конце апреля 1837 года.

Впечатления от города были омрачены вестью о смерти Пушкина. Весть эта нагнала Гоголя еще в Париже, перед самым отъездом в Италию. С нею в душе и въехал он в столицу древней империи. «…Никакой вести хуже нельзя было получить из России, – писал он П. А. Плетневу из Рима. – Все наслаждение моей жизни, все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего я не предпринимал без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою… Боже! Нынешний труд мой, внушенный им, его создание… я не в силах продолжать его».

Речь в этом письме идет о «Мертвых душах». Сначала, по выезде из России, «Мертвые души» потекли быстро, потом остановились, и, когда Гоголь – в Пари же – вновь взялся за перо, пришла весть о гибели Пушкина. Должно было пройти время, чтоб Гоголь мог оправиться от этой потери и вновь приступить к своему труду.

«Я должен продолжать начатый мной большой труд, – пишет он через месяц после приезда в Рим В. А. Жуковскому, – который писать с меня взял слово Пушкин, которого мысль есть его создание и который обратился для меня с этих пор в священное завещание».

Годы жизни в Риме – это годы писания «Мертвых душ». Годы писания и переписывания, перебеливания, выстраивания одиннадцати глав первого тома и начало «строительства» второго тома. В Риме все и сложилось, и идея была обдумана – идея трех частей, гигантского триптиха о России, в котором Гоголь, как в «Страшном суде», решил показать и русских грешников, и русских праведников. Фреска Микеланджело «Страшный суд» в Сикстинской капелле Ватиканского дворца была одной из первых картин, которые пошел он смотреть в Риме.

Первый римский адрес Гоголя: Виа ди Исидоро, 17, дом Джованни Мазуччи. Очевидно, кто-то из русских художников предложил ему снять эту квартиру. Это был район вблизи площади Испании, где по большей части селились русские. Нужно подняться по ступеням знаменитой лестницы на площади Испании, свернуть от возвышающейся над ней церковью Троицы на Горах направо и дойти до площади Барберини. От площади Барберини по бульвару вверх до церкви Св. Исидора, а от нее налево на улочку Св. Исидора.

Чичиков и Собакевич. Иллюстрация А. Агина

Улочка эта находится на склоне холма Монте Пинчио, прозванного холмом садов, потому что здесь некогда были сады владельцев сей земли Пинциев, – отсюда и название холма. Все улицы тут ведут вверх, к вершине холма, застроенной дворцами и виллами, утопающими в зелени парков и садов. Невдалеке и вилла Боргезе – ныне обиталище великих полотен Тициана, Корреджо, Караваджо и скульптур Бернини.

Спускаясь с холма к лестнице площади Испании, видишь весь Рим, как бы реющий в мареве серебристого воздуха. Гоголь называл его серебряным, он и в самом деле серебряный – от сочетания пронзительной сини неба и белого мрамора строений. И купол собора Святого Петра – «тот вечный купол, так величественно круглящийся в воздухе» – тоже кажется отсюда серебряным, выкованным из серебра. Он и вырастает из толщи города и возвышается, плывет над ним, а на переднем плане вид закрывают каштаны, пальмы, кипарисы – все разнообразие флоры юга, потому что это юг, настоящий юг. Гоголь писал в первых письмах из Рима, что ему показалось, будто он в Малороссии, будто он заехал к старосветским помещикам. «Вся Европа для того, чтобы смотреть, – добавляет он, – а Италия для того, чтобы жить».