Тим Скоренко - Легенды неизвестной Америки Страница 26

Но вернусь к Кальцену. В какой-то период их с Каше дороги разошлись. В сорок первом Кальцен подал заявление на перевод из СА в СС, и его прошение было удовлетворено. Каше остался в Хорватии и проводил там жесточайшую политику депортации и уничтожения евреев, цыган, сербов. Кальцен же, не сумев уцепиться за правительственный пост, решил сделать карьеру на другом поприще. К тому времени он дослужился до оберштурмбанфюрера, то есть подполковника.

В 1942 году он был откомандирован работать заместителем коменданта концентрационного лагеря Равенсбрюк — в подчинение к гауптштурмфюреру Иоганну Шварцгуберу. Равенсбрюк изначально задумывался как женский лагерь; большую часть его заключённых составляли женщины и дети. Шварцгубер возглавлял небольшое мужское отделение. Вы можете спросить — почему Кальцен сделал такой шаг назад в своей карьере? Почему он отправился работать на неруководящую должность в один из десятков немецких концлагерей вместо того, чтобы дальше заниматься международной политикой? Я могу вам ответить: он хотел непосредственной власти. Неинтересно отдавать приказ: расстреляйте всех цыган в таком-то населённом пункте. Гораздо интереснее самостоятельно поднять пистолет и выстрелить кому-либо в макушку.

А если это красивая женщина? С ней можно сделать много всего интересного. Именно эти мотивы руководили Кальценом. По крайней мере, так охарактеризовал его Тэмбэл.

Заключённые интересовали его в качестве рабов, которыми можно было помыкать как угодно. Параллельно с этим он завёл последовательно несколько романов с молодыми и красивыми надзирательницами женской части лагеря. Жена его была в Берлине, в то время как одновременно с Кальценом в Равенсбрюке появилась красивая и жестокая Ирма Грезе. Тогда ей было всего девятнадцать лет. Активистка Союза немецких девушек, неудавшаяся медсестра нашла в СС своё призвание. Она работала надзирательницей в Равенсбрюке с сентября 1942 по март 1943 года. Роман с Кальценом, замначальника мужского лагеря, был полезен для её карьеры, и она без раздумий бросилась в его объятия.

Впоследствии она стала знаменита как старшая надзирательница лагеря Биркенау. Она развлекалась тем, что отстреливала произвольных заключённых из толпы, травила их собаками, забивала насмерть сапогами. Упражняться на заключённых в стрельбе её научил, скорее всего, именно Кальцен, тоже развлекавшийся подобным образом. Её повесили в декабре сорок пятого после Бельценского трибунала. Ей было двадцать два. Она мечтала стать кинозвездой.

Другой любовницей Кальцена была Эрна Пфанненштиль — с сорок третьего по сорок четвёртый. У неё было изящное, тонкое лицо и длинные пальцы, которыми она умела делать страшные вещи. Например, художественно расцарапывать лица заключённых. В сорок четвёртом она перешла в Майданек и вышла замуж. Говорят, она служила даже беременной и отличалась редкой жестокостью по отношению к еврейским детям.

Наконец, последней надзирательницей, о романе которой с Кальценом достоверно известно, стала Хильдегард Нойманн — красивая, статная, светловолосая, истинная арийка. Правда, в Равенсбрюке Нойманн служила всего полтора месяца — осенью сорок четвёртого. Как и Пфанненштиль, ей удалось уйти от ответственности. Но если в случае Пфанненштиль это была просто эмиграция и легальный уход от правосудия, то Нойманн была заочно приговорена к смертной казни. Тэмбэл сказал, что другой агент их организации ищет Нойманн где-то в Небраске.

Собственно, осталось сказать несколько слов о конкретных преступлениях Генриха Кальцена. Мужская часть лагеря своего начальника почти не видела: в основном, Кальцен пропадал в женской части. Выжившие рассказывали много страшных историй. Например, он приказывал прогнать перед собой женский строй — примерно от ста до ста пятидесяти заключённых. Он закрывал глаза, рассчитывал расстояние и время, а потом на основе интуиции стрелял. Перед выстрелом он говорил: «Сорок седьмая!» Убитая и в самом деле оказывалась сорок седьмой с начала колонны.

Он любил морозить заключённых. Просто выгонял зимой на мороз и смотрел, как они медленно умирают. А иногда напротив, подносил зажигалку и начинал поджаривать различные части тела. Поджигал волосы — на голове и на лобке, издевался над женской грудью. Право, я не хочу останавливаться на этом подробно. Тэмбэл рассказывал обо всех ужасах концлагерей со смаком, желая вызвать во мне ненависть к Кальцену. Но из рассказов агента я сделал только один вывод: Тэмбэл сам был нацистским узником. Слишком хорошо он знал лагерную структуру, слишком красочно описывал ужасы лагерной жизни. Невозможно рассказывать так, не увидев всё своими глазами.

Свой рассказ о прошлом Кальцена он завершил описанием сексуальных извращений, участницами которых были и надсмотрщицы, и заключённые Равенсбрюка. В этом месте я прервал его и попросил закончить. Я сказал, что уже достаточно ненавижу Кальцена, чтобы помочь его поймать. Да, собственно, мне и не нужно было столь подробного рассказа, я бы и так помог другу.

«А теперь, — сказал он, — я расскажу о том, как Кальцен исчез и как мы пытались выследить его после войны».

Эта история оказалась короче первой и изобиловала белыми пятнами. 27 апреля 1945 года заключённых вывели из бараков и погнали «маршем смерти» в Мальхов. К тому времени Кальцена в лагере уже не было — то есть он в Мальхов не поехал и в руки советским солдатам не попал.

След Кальцена отыскался, как ни странно, в Португалии. Его опознали сотрудники порта. Человек, один в один похожий на Кальцена, да ещё и говоривший по-английски с резким акцентом, отбыл в США на одном из многочисленных кораблей, отвозивших солдат и гражданских пассажиров на другой континент. Записан он был под именем Джон Кальт.

Когда Тэмбэл это рассказывал, я ухмыльнулся.

«Даже фамилию почти не изменил».

«Да, — кивнул Тэмбэл. — Наглость города берёт».

И продолжил.

Итак, Кальцен прибыл в Нью-Йорк и снова пропал. Сошёл с корабля и растворился в городе. Тут-то по его следу и пошёл Тэмбэл. Тэмбэл не был агентом в прямом смысле слова. Он был «охотником на нацистов» на госслужбе. Многие бывшие заключённые посвящали жизни охоте за своими угнетателями, рассеявшимися по миру. Самым известным из охотников был Симон Визенталь; впоследствии он приложил свою руку к поимке самого Адольфа Эйхмана. Тэмбэл же организовал при разведывательном управлении небольшое отделение, специализирующееся на поисках беглых нацистов, сумел добиться государственного финансирования — и приступил к работе. При этом организации Тэмбэла официально не существовало — как и всей разведывательной службы Великобритании.