Джон Уорд - Союзная интервенция в Сибири 1918-1919 гг. Записки начальника английского экспедиционного отряда. Страница 26

Я проследовал через город в помещение верховного правителя. По дороге нам встретились группы солдат и казаков, спешащих н^ свои посты, которые подозрительно смотрели на нас, но, увидев меня .во главе в форме британского офицера, они громко выкрикивали магическое слово «английский», пока, подобно талисману, это слово не прошло от часового к часовому, по всем улицам, и «английский» не сделалось чем-то вроде пароля,

сохранявшего весь город в порядке и законности. Мы прошли к дому адмирала без окликов часовых, пока казаки и сербы, несшие охрану у самого входа в помещение, не остановили нас в ожидании разрешения. Скоро дан был приказ пропустить нас. Адмирал был болен, очень болен-воспалением легких, но бодр, как всегда. Мои солдаты выстроились в вестибюле тем же способом, как и в главной квартире, и даже личная сербская охрана должна была отступить, перед этими решительно выглядевшими посетителями. Я получил необходимые разъяснения. Возмущение быЛо очень серьезным, но я получил возможность сообщить адмиралу, что приняты все действительные меры для предупреждения всех неожиданностей. Я попросил разрешения отправиться, но не раньше, чем моим людям будет дана пища и порция русской водки, которая является единственным действительным противоядием против мороза сибирской зимы.

?

Согласно моим инструкциям, я не должен был вмешиваться во внутренние дела России, но долгом всякого командующего Является принять все возможные меры для защиты его команды. Если бы я оставался в своих квартирах и не подавал бы никакого признака жизни, пока эти монархисты и большевики не овладели положением в городе, я представил бы для них лакомый кусок, который бы они проглотили на досуге. Я должен был показаться достаточно заблаговременно, чтобы быть уверенным, что движение не направлено против меня. Вышло так, что когда я тронулся из своих бараков, какдэаз пришли новости о бунте двух рот 8-го полка русской армии. Часть большевиков в Кулом-зине, на другом берегу реки, взялась за оружие и собиралась разрушить мост через Иртыш, образующий путь сообщения с броневым поездом «Суффольк» и нашими морскими отрядами в Уфе. Чехи (наши союзники), получив такой же приказ, как и я, и узнав, что монархисты также участвуют в заговоре, разрушили весь план, быстро двинув роту для охраны моста,- которая прибыла как-раз во-время. Исполняй мы строго одни приказы, бог знает, что из всего могло получиться. И чехи и британцы действовали по своему собственному разумению, и в то время, как технически мы нарушили приказы, мы выполнили политику наших стран и защитили свои команды.

Восстановление порядка стоило только тысячи жизней ), но все анархические элементы, как вверху, так и внизу, извлекли урок, который они, по видимому, не забывают. Это случилось среди наступления на Пермь. Оно ни в чем не помогло большевикам, но не мало придало жару борьбе.

БОМБА ИЗ ПАРИЖА И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

Предшествующие инциденты сменились более личными делами. Около 28 декабря прибыл штаб канадского отряда под начальством полковника Морризи, и, как водится, были тотчас предложены революционные планы в связи с распределением моего батальона и другими делами. Некоторые из них действительно были проведены, в результате чего в британском лагере Омска создалось довольно напряженное настроение, которое вынудило меня предложить британскому генералу Эльмслею перевести мою главную квартиру во Владивосток. К счастью прибытие 9-го гемпширского территориального батальона, 5 января 1919 г., под командой подполковника Джонсона, повело за собой улучшение положения вокруг нас. Этот офицер сразу разобрался в обстановке и предпринял такие шаги вместе с верховным уполномоченным сэром Чарльзом Элиотом, что меня убедили взять назад просьбу о переводе моей квартиры. Подполковник Джонсон явился подмогой тем, кто держался чисто английской точки зрения, а его батальон, набранный в моем родном графстве, удивительно содействовал тому, чтобы сделать наши отношения сердечными. Генерал Эльмслей позже ответил отказом на мою просьбу, так что все устроилось как следует.

Около середины января британский верховный уполномоченный препроводил адмиралу Колчаку крайне сочувственную телеграмму от британского правительства. На следующий день и французский верховный уполномоченный сообщил ему подоб

ную же телеграмму от французского правительства, с тем отличием, что здесь отчетливо упоминалось о возможности помощи и признания. В результате этих поздравлений союзные представители почувствовали себя более счастливыми и в более безопасном положении, чем раньше, а русские власти почувствовали возможность торопиться с делом «воскрешения».

Как раз четыре дня спустя беспроволочный телеграф принес депешу из Парижа, гласившую, что Союзный Совет объявляет о том, что он не может ни помогать, ни признать какую-нибудь из воюющих сторон, что различные партии и правительства в России должны заключить перемирие и послать представителей на турецкие «Собачьи острова», вблизи Константинополя, и установить взаимное соглашение. Другими словами, большевики должны быть признаны законной воюющей стороной, с которыми возможно здороваться и сесть за один стол для составления соглашения относительно подходящих способов ведения политики разбоя, грабежа и убийств.

Нет нужды говорить, что каждый британец почувствовал отвращение, а каждый настоящий русский патриот был просто смущен. Одним взмахом долой все наши надежд. Мы были подавлены столько же, если даже не больше, чем русские, так как мы должны были защищать честь наших стран, а защита казалась невозможной.

Сразу же началась реакция против европейских союзников России и сделалась настолько сильной, что как-то однажды один русский джентльмен произнес оскорбительную речь по адресу союзных офицеров, сидевших за чаем в хорошо известном ресторане, а публика не позволила арестовать и увезти его, когда была вызвана охрана. Эти чувства сейчас же были использованы японцами в своих собственных целях.

Было очень натянутое положение вещей, когда я 31 января попросил специального свидания с адмиралом Колчаком, чтобы ввести к нему моего коллегу и сотоварища полковника Джонсона и переговорить насчет создавшегося положения. Адмирал прогуливался у берега реки, без всякой свиты, но на глазах своего конвоя, так как помещение, занимаемое им, находилось на берегу реки. Эта была первая прогулка после поправления, и он выглядел вполне выздоровевшим. Разговор естественно

повернулся к декларации союзников в пользу большевиков и относительно положения, создавшегося в связи с этим в Омске. Точка зрения адмирала была совершенно проста. «Мы можем говорить и заключить соглашение с каждой партией и правительством из существующих в различных областях России, но пойти на компромисс с большевиками, пожать им руки, сесть с ними и вести переговоры как с равными, с людьми, которые оскорбляют и убивают русский народ,-никогда. Ни одно приличное союзное правительство, знакомое с фактами, не станет ожидать этого».