Александр Бенкендорф - Записки Страница 26

В настоящую публикацию вошли только письма с датами от конца 1811 года по начало 1815 года, т. е. блок писем за военные годы плюс небольшой "запас". Своим содержанием письма существенно дополняют "Записки Бенкендорфа" о войне 1812 года и об освобождении Голландии. И не только дополняют, но и восполняют те пробелы в "Записках", что неизбежны, когда мемуарист "сохраняет дистанцию" с возможным читателем. Письма весьма доверительны, откровенны. Такие письма пишут только "своим", только истинным друзьям.

Письма необходимо рассматривать в контексте единого источникового комплекса с "Записками", дабы проявились их суммарные возможности, большие, нежели при автономном прочтении. Безусловно, представляют интерес письма не только времен Великой войны 1812-1814 годов. Для их читателя очевидно, сколь познавательно эпистолярное наследие "шефа жандармов" в целом, какой ценный источник оно собой представляет. В том, что придет время, когда будет востребован весь корпус писем Бенкендорфа Воронцову, не приходится сомневаться.

Первая и единственная публикация писем сопровождалась кратким, но весьма содержательным предисловием П. И. Бартенева. Кое-что в нем принадлежит своему времени, но многое не утратило своей значительности и поныне. Вот несколько фрагментов из предисловия П. И. Бартенева к его публикации.

"Выдающееся положение графа Бенкендорфа в нашей истории придает особенное значение его письмам: это, можно сказать, его автобиография".

"Немец по рождению, вполне придворный человек с самой колыбели, ... Бенкендорф напоминал собой француза по суждениям и внешним приемам. Воронцов был коренной русский человек с английской выдержкой, герой в опасностях, дальновидный, расчетливый и настойчивый, но в то же время великодушный, чрезвычайно общительный, обворожитель товарищей, сослуживцев, подчиненных и целых населений. Не даром на двух краях России по добровольной подписке (курсив Петра Бартенева. - П.Г.) воздвигнуты ему прекрасные памятники.

Граф Бенкендорф принадлежал к числу его сердечных приверженцев и, будучи первым человеком при императоре Николае Павловиче, оставался ему верен, не изменив этим благородным побуждениям души своей, при всей перемене отношений".

"Понятно, как должен был относиться граф Бенкендорф к тем немногим лицам, которые хулили Воронцова и его деятельность. В числе этих немногих, как известно, заявил себя вследствие минутной вспышки и к собственному своему несчастью А. С. Пушкин. Что он горько в этом каялся, граф Бенкендорф мог не знать; но полное безучастие его к судьбе великого поэта, поставленного в зависимость от него, безучастие, в котором винит его история, является вполне естественным".

Последняя цитата нуждается в пояснении. Бенкендорф и Пушкин встретились при самых неблагоприятных обстоятельствах. "Недоразумения" между Пушкиным и Воронцовым только усугубили трудность их общения. Для Бенкендорфа молодой Пушкин тогда был всего лишь талантливый поэт, позволивший себе дважды оскорбить его друга, заслуженного воина: недостойным поведением в его доме и пасквильной эпиграммой. Иного ждать от Бенкендорфа в подобном положении противоестественно. Симпатий Пушкин вызывать у "шефа жандармов" не мог. Но тем более надо отметить, что Бенкендорф не использовал возможностей своего положения во зло поэту - он ему за друга не мстил. Пушкин, безусловно, как и все общество, знал о долгой дружбе Воронцова и Бенкендорфа, и, вероятно, это усугубляло его тревогу относительно генерала. Раскаяние Пушкина во всевозможных "грехах молодости" и безобразиях - неоспоримый факт его биографии. Но культурное общество не желало и не желает это признать, в чем противоречит самому Пушкину. Зато стало привычным разводить Пушкина и Бенкендорфа по разные стороны барьера бесконечного поединка "либералов" и "консерваторов", тем самым искажая реальность исторической жизни, правду истории. К сожалению, мы привыкли за многие годы видеть в исторических личностях не живых людей, а некие манекены с определенными политике-идеологизированными ярлыками.

Петр Бартенев - один из немногих, кто не кадил фальшивый фимиам Пушкину, он говорит правду и о нем, и о Воронцове, и о Бенкендорфе. На самом деле, это не сложно. Ибо ничего "гениального" в пушкинских юных безобразиях не было, да и Пушкин от них отрекся, а уважение к памяти поэта требует безусловного признания нами этого отречения. Это значительно приблизит нас к поэту, к пониманию его творчества и его мятежной жизни. Тогда мы сможем понять печальную суть взаимоотношений Пушкин - Бенкендорф. Читая письма Бенкендорфа и его "Записки...", можно представить, насколько богаче были бы мы, если бы две сильнейшие личности той эпохи оказались в иных отношениях. Без внимания к наследию графа А. X. Бенкендорфа знание пушкинского периода нашей истории неполно.

* * *

Французский текст писем дается в перводе Е. Э. Ляминой по изданию:

Архив князя Воронцова. Книга тридцать пятая. Бумаги фельдмаршала князя Михаила Семеновича Воронцова. Письма графа А. X. Бенкендорфа и С. Н. Марина. М., 1889, с. 110-149.

(Предисловие Петра Бартенева помещено вслед за шмуцтитулом вне пагинации.)

Письма публикуются в хронологической последовательности с указанием в скобках их номеров в публикации Бартенева.

Истинная хронологическая последовательность писем иная, чем в публикации П. И. Бартенева; она уточнена по их содержанию. Номера бартеневской публикации не изменены, дабы не внести путаницу. Истинная хронологическая последовательность писем за 1812-1815 гг. такова: 48-54, 59, 55-58, 60, 62, 61, 63-66.

В публикации эти номера приведены в скобках.

О письме за номером 60. Его содержание и характер, скорее всего, предполагают иного адресата, нежели граф Воронцов. Письмо такого содержания могло быть адресовано только генералу Винценгероде. Очевидно, Бенкендорф переслал Воронцову копию письма, сообщая другу впрямую о том, что для него было тогда столь важно. Оставляем письмо в последовательности писем Воронцову, поскольку его содержание тесно связано с ближайшими по времени написания письмами.

В публикации сохранены примечания и комментарии П. И. Бартенева.

Письма А. X. Бенкендорфа - М. С. Воронцову

1(48){115}

С.-Петербург, сего 10 ноября [18ll] Счастье равняется твоим заслугам, любезный друг, и ты далеко пойдешь, если они и впредь не разлучатся с тобою. Поздравляю тебя, любезный Воронцов, от всего сердца, но для меня пребывание здесь весьма тяжело. В этом моя беда, однако винить, кроме себя, мне некого. Урок жесток, но полезен, и на сей раз надеюсь, что молодость покинула меня навсегда. Но и время ушло безвозвратно. Как следует бей турок, да скажи там, чтобы не смели заключать мир; один из твоих здешних приятелей в новом году должен постараться и пойти по твоим стопам. Лента у тебя есть, а если тебе выпадет случай вновь отличиться, то я, быть может, увижу тебя командиром дивизии. Никто не может ни в чем тебя упрекнуть: все находят твою славу справедливой и естественной. Лонгинов{116} торопится.