Андреа Бочелли - Музыка тишины Страница 26

Вернувшись домой, за обедом он прочитал родителям несколько стихов. В его тоне сквозило чувство удовлетворения: он считал, что лишь ему доступно правильное произношение оригинального текста, потому что весь остальной класс на уроке зевал, в нетерпении ожидая, когда прозвенит звонок. Во власти далеких воспоминаний, ощущений, которые отныне станут сопровождать его повсюду, он вслушивался в эти строки, судорожно повторял их про себя, чтобы не забыть; по окончании урока французского языка он записал их и теперь, за обеденным столом, принялся читать печальным и тихим голосом, будто бы самому себе: Сomme un dernier rayon, comme un dernier sourire animent la fi n d’un beau jour, au pied de l’echafaud j’essaye encore ma lyre: peut-etre est-ce bientot mon tour.

Амос сделал небольшую паузу, а потом стал переводить. Он уловил восхищение родных, но на самом деле никто не мог разделить его волнение, такое глубокое и личное, – ведь никто не в состоянии был разглядеть те невидимые, но прочные нити, которые связывали эти стихи с нотами Умберто Джордано и великолепным вокалом Франко Корелли, так затронувшими его душу несколькими годами раньше, когда Ориана подарила ему первые пластинки любимого тенора. Амос произносил стихи по-французски, а в голове у него параллельно звучали музыка Джордано, голос Корелли и сама ария: он все глубже погружался в свой собственный мир, и его бурное воображение изо всех сил старалось представить те эпизоды истории, когда люди воевали и убивали друг друга так безжалостно и легко, а человеческая жизнь не стоила и гроша. Его фантазия расцветала, и он терялся в вопросах. Тогда он начинал расспрашивать всех, чтобы узнать побольше, но ему предлагали лишь отрывочную информацию, слишком несвязную и фрагментарную; мальчику казалось, что ему отвечают, думая о чем-то другом, и это разочаровывало его, разрушая его мечты и заставляя возвращаться к реальности. Тогда Амос вновь становился сорванцом, веселым подростком, готовым шутить и смеяться, неутомимым изобретателем хулиганских проделок. Дома, описывая его резвый нрав, про проделки Амоса говорили: «Он делает одну, а в это время придумывает еще сотню».

Неумолимо приближалась экзаменационная пора. Достижение хороших результатов стало бы для Амоса гарантией поступления в старшие классы. Время беззаботности, которым он еще не успел полностью насладиться, подходило к концу. Тем не менее он смотрел в будущее с большим оптимизмом и уверенностью в себе и своих близких, и каждое утро, вместе с младшим братом, с сумкой через плечо и пишущей машинкой, он пешком направлялся к автобусной остановке, будто солдатик, и чувствовал себя счастливым, гордым и полным надежд.

Он забирался в автобус и почти всегда проходил в глубь салона, чтобы сесть на задние сиденья, поближе к старшим ребятам. Там он тихонечко вслушивался в их разговоры, немного отстраненно, но без какого-либо презрения или несогласия с их мнением, а лишь с ощущением, что их эмоции и внутренний мир слишком далеки от его собственных, от вселенной его интересов, будто бы в нем было нечто, что не позволяло ему почувствовать себя полноценной частью этой реальности. Да и не сказать, что он особо был в этом заинтересован.

Он вылезал в Понтедере, на остановке «Пьяццоне», и быстрым шагом доходил до школьного двора, где уже собирались его товарищи. Случалось, что он затевал с кем-нибудь короткую схватку или спортивные состязания, в особенности когда стояла влажная и холодная зимняя погода и предстояло просидеть за партой целых пять нескончаемых часов.

С последним звонком, которого все ждали как манны небесной, Амос вместе со своим соседом по парте Эудженио первым оказывался у выхода, но там нужно было задержаться и подождать брата, который обычно появлялся одним из последних, потому что медленнее всех складывал свою школьную сумку, приводил в порядок рабочее место, а заодно слишком долго общался с преподавателем, прежде чем уйти.

К сессии Амос был допущен со скромными результатами; он спокойно выдержал экзамены, получив в основном оценки «отлично», в то время как двое его одноклассников, в том числе Эудженио, сдали их на «превосходно». Это был, в общем-то, неплохой результат, который делал его одним из пяти лучших учеников класса. Амос остался доволен, тем более что домашними его оценки были встречены на ура.

И вот настало время принятия серьезных решений, пришел момент придать нужное направление собственной жизни – направление, которое Амосу предстояло охранять и защищать заботливо и последовательно.

Однажды утром, за несколько дней до окончания экзаменов, отец Амоса вошел к нему в комнату, когда сын еще спал, и, присев на край постели, заговорил с ним о его обязанностях. «Тебе нужно сделать выбор, нельзя терять время, подумай как следует и прими окончательное решение, а потом можешь вдоволь наслаждаться каникулами», – сказал он спокойным тоном, но серьезно и решительно.

Амос понимал, что чисто теоретически он свободен в выборе той школы, которая наиболее будет соответствовать его наклонностям, но он также знал, что окружающие ожидают от него поступления в гимназию, а через пять лет – получения классического аттестата зрелости. В его семье все считали, что именно такой путь – самый правильный для человека умного и склонного больше к гуманитарным наукам, чем к техническим.

Амос задумался. Но он чувствовал, что судьба сама подталкивает его к тому, чтобы последовать этим советам; он счел это своеобразной миссией – не разочаровывать своих близких, ведь они столького ждали от него. Так что он довольно быстро принял решение и сообщил о нем отцу: он поступит в гимназию при классическом лицее в Понтедере, будет изучать греческий и латинский языки, пусть даже придется на время оставить занятия музыкой. Он станет специалистом по литературе, реализовав те планы, которые строили его родители – впрочем, нисколько не навязывая их сыну.

После чего Амос позабыл обо всем на свете и полностью посвятил себя организации своих каникул; это были понастоящему беззаботные каникулы, половина которых прошла в родной деревне, а вторая половина – на море, как было принято у семейства Барди уже на протяжении долгих лет. Квартирка Барди в Лидо Ди Камайоре была словно шкатулочка – маленькая, уютная, удобная и какая-то… своя. Вечерами, после ужина, Амос любил выходить на террасу и полной грудью вдыхать запахи моря и слушать шум волн, когда оно штормило. Чем сильнее был шторм, тем спокойнее и светлее становилось у Амоса на душе. Это происходило будто вопреки тому волнению, что вместе с кровью бежало по венам, выводя его из оцепенения, беспрестанно внося сумятицу в ночные сны и разжигая в нем мечты при свете дня, когда он слушал музыку и шагал взад-вперед по комнате. Он размышлял, грезил и старался хоть как-то придать конкретные черты собственным фантазиям.