Рудольф Баландин - Дали Страница 26

«Я — один-единственный!.. Знамя с этим девизом развевалось над неприступной сторожевой башней, воздвигнутой моей юностью. Эта крепостная стена и доныне — до старости — хранит в неприкосновенности кровоточащие рубежи моего одиночества».

Сильно сказано! Вот только был ли он таким с юных лет? Сестра Ана свидетельствовала: «У него много друзей, причем настоящих, а не просто приятелей. И сам он хороший друг. У брата щедрая душа — если он видит, что другу нравится картина, обязательно подарит: «Она твоя!». Выходит, он с тех пор сильно изменился.

В начале гражданской войны в Испании его друг поэт Федерико Гарсиа Лорка, тоже выходец из богатой семьи, в одном интервью произнес: «Наше время чревато трагедией, и художник должен быть вместе с народом, рыдать, когда рыдает народ, и хохотать, когда он хохочет. Довольно любоваться лилиями, пойдем к тем, кто, увязая в грязи, ищет лилии, и поможем им».

Он написал «Романс об испанской жандармерии»:

Их кони черным черны,и черен их шаг печатный.На крыльях плащей чернильныхблестят восковые пятна.Надежен свинцовый череп —заплакать жандарм не может;затянуты в портупеюсердца из лаковой кожи.Полуночны и горбаты,несут они за плечамипесчаные смерчи страха,клейкую тьму молчанья.От них никуда не деться —скачут, тая в глубинахтусклые зодиакипризрачных карабинов.

Не случайно фашисты расстреляли из своих карабинов Федерико Гарсиа Лорку. А Сальвадор Дали спокойно воспринял смерть своего друга. Он заранее позаботился о том, чтобы его миновала такая судьба: оставался вне политики, точнее — вне политических опасностей. Он занимался искусством для развлечения публики, для своего благополучия и самоудовлетворения творчеством.

Потрясенный ужасами гражданской войны и злодеяниями фашистов, Пабло Пикассо, обожаемый Сальвадором, написал знаменитую «Гернику». Но разве «сверхреалист» Дали, избравший для себя изощренное направление в искусстве — сюрреализм («сюр» по-французски — «сверх»), должен непременно отрешиться от реального бытия людей, народов и государств? Над реальностью, если говорить всерьез, нет ничего. Что бы ни выдумывал поэт или художник, какие бы ни выстраивал воздушные замки, все это остается в реальном бытии природы и человека.

Погружение в темные глубины своего «я», да еще пользуясь методом психоанализа, следовало бы считать «подреализмом». Это тем более верно, что сюрреалисты пытались выразить образы подсознания. В их картинах — подмена реальности зримой реальностью мнимой, воображаемой.

Нам еще предстоит поговорить о сюрреализме. Пока отметим факт: Дали, как говорится, ушел в себя. Он это объяснил так: «Мое пылкое и могучее «я» вплотную подошло к проблеме социального действия, и, раздираемый противоречиями (такова главенствующая моя особенность), я стал анархистом, антиобщественным элементом. Дитя-король обернулся анархистом. «Наперекор всему и всем!» стало моим девизом и руководством к действию».

Его «анархизм», не выходящий за пределы общения с близкими, более похож на блажь избалованного ребенка, так и не возмужавшего. Ведь подлинный анархизм — общественное движение, а не капризы, эпатаж и личные амбиции.

Невольно вспомнишь строки из дневника французского писателя Жюля Ренара: «Все они говорят: «Я — бунтарь, да!» А вид у них жалкий, как у старика, которому удалось помочиться без особых страданий».

С некоторых пор Сальвадор стал действовать не наперекор всему и всем, а, напротив, удовлетворяя вкусы состоятельной публики. Да, он любил ее шокировать сценами с явными и скрытыми сексуальными мотивами, мог изобразить у бородатого мужчины, похожего на Фрейда (у него все бородатые мужчины похожи на него), вместо рта женское половое отверстие.

Но ведь этого и ждала от него «почтеннейшая публика», над этим она млела и притворно возмущалась, это она покупала. А разве экстравагантные наряды и поступки Дали не были элементом саморекламы? Или вдобавок это были ухищрения человека, мучимого синдромом предателя?

Последнее предположение мне представляется весьма вероятным. Иначе трудно более или менее убедительно объяснить его резкий отказ от убеждений молодости с последующими насмешками над ними. Наивно считать это только результатом тлетворного влияния Галы, как писала его сестра и думал отец. Не таким уж податливым «облаком в штанах» был Сальвадор Дали.

… Не станем оценивать его личность по принципу «хороший — плохой». Когда человек предает лишь свои убеждения, это его личное дело. Надо не судить, а понять такое решение. Оно соответствовало его характеру, вот и все. В случае другого выбора, он и его творчество были бы иными. Тогда мы не знали бы ныне знаменитого Сальвадора Дали.

В подобных случаях, когда речь идет о людях творческих и талантливых, сослагательное наклонение не имеет смысла. Обладай Дали мужеством и гражданской активностью, он мог бы выступить на стороне республиканцев, «наступить на горло собственной песне», перейти на создание плакатов, карикатур, социально-политических фантазий или вовсе отказаться от искусства во имя борьбы…

Глупые домыслы. Жизнь Дали — такое же творчество, проявление личности, как его творения.

Глава 3

НА РАСПУТЬЕ

Характер содержит в себе все, что отдичает наш ум и сердце. Талантливость означает всего лишь гармонию некоторых качеств. А вообще говоря, в одном и том же характере уживаются самые вопиющие противоречия, из которых он соткан.

Любовь и секс

Юный Сальвадор Дали был робок с девушками. Можно назвать это скромностью, застенчивостью или еще как-то, сослаться на врожденный характер. Но так ничего не объяснишь.

По его признанию, до встречи с Галой, то есть до 1929 года, до двадцатипятилетнего возраста, он оставался девственником. Это нельзя объяснить отсутствием у него интереса к женщинам или слабой половой потенцией. Напротив, главной причиной были его рано проявившееся сильное тяготение к противоположному полу, влюбчивость, сексуальная активность.

Он испытывал не просто желание удовлетворить половую потребность: для этого была возможность пользоваться услугами проституток. Это, можно сказать, всего лишь секс — простой и сладкий, как кекс.

У Сальвадора Дали чувство было сложным, томительным, ярким и многоцветным, а не черно-белым. Это принято называть любовью. Она стала одной из центральных тем его творчества, выступая в разных обликах и трансформируясь, но всегда оставаясь сложной и не вырождаясь в секс, порнографию.