Александра Анненская - Жорж Санд. Ее жизнь и литературная деятельность Страница 26

Со многими из представителей новой школы она была лично знакома и дружна. Особенную симпатию выказывала она Флоберу, может быть, потому, что он был несчастлив и ей приходилось ободрять и утешать его. В ее «Переписке» помещено несколько писем, в которых она выясняет противоположность между своим способом творчества и его и уговаривает Флобера обращать больше внимания на идею, чем на форму. «Я все удивляюсь, почему вы работаете с таким трудом, – говорит она, – неужели это кокетство с вашей стороны? Не думаю… Что касается слога, я обращаю на него гораздо меньше внимания, чем вы. Ветер играет моей старой арфой по своему произволу. Она издает то высокие, то низкие ноты, то полные, то слабые звуки; мне это, в сущности, все равно, только бы явилось вдохновение. В себе самой я ничего не нахожу, это оно поет по своей воле, худо ли, хорошо ли – не знаю. Одна мысль может утешать нас: если даже мы сами не что иное, как музыкальные инструменты, это все-таки недурное положение, и чувствовать, как нечто звучит в нас, – это ощущение ни с чем не сравнимое… Пусть же ветер свободнее играет вашими струнами. Вы слишком много работаете, вам нужно почаще давать волю этому нечто». Некоторое время спустя она журит его за то же с дружеской бесцеремонностью: «Ты читаешь, обдумываешь, трудишься больше, чем я и многие другие. Ты во сто раз богаче нас всех. Ты богач, а жалуешься, как бедняк. Подайте Христа ради нищему, у которого тюфяк набит золотом, но который хочет питаться одними выточенными фразами и отборными словами… Но, глупый человек, поройся в своем тюфяке и живи на свое золото. Питайся идеями и чувствами, накопленными у тебя в голове и в сердце; слова и фразы, форма, которой ты так дорожишь, явится следствием этого питанья. Ты смотришь на нее как на цель, а она сама есть результат». «Сохрани свое поклонение форме, но занимайся больше сущностью. Не считай, что истинная добродетель – избитая фраза в литературе. Создай ей представителя, пусть честный и сильный человек явится среди безумцев и идиотов, которых ты любишь осмеивать. Уйди из пещеры реалистов и вернись к настоящей реальности, в которой прекрасное мешается с безобразным, тусклое – с блестящим, но где стремление к добру всегда находит свое место и свое применение».

В Ногане у Жорж Санд почти постоянно гостил то кто-нибудь из ее близких знакомых, то какой-нибудь больной артист или художник, которому надобно было поправить здоровье. Она очень любила, чтобы к ней приезжали гости из Парижа, но не всегда умела разыгрывать роль любезной хозяйки. Если мысли ее были чем-нибудь заняты, она не могла отрешиться от них и болтать с гостем о том, что его интересовало. Нередко посетитель находил вместо любезной приветливости рассеянную молчаливость, сильно смущавшую его. Рассказывают такой анекдот о приеме, оказанном ею Теофилю Готье, когда он в первый раз приехал к ней в Ноган. Она приглашала его самым настойчивым образом, и он был уверен, что своим приездом доставит ей величайшее удовольствие. Каково же было его разочарование, когда она встретила его без всяких изъявлений восторга, с вялым, утомленным видом. Разговор между ними не клеился, так как она давала на всё короткие рассеянные ответы и наконец даже совсем ушла из комнаты для каких-то хозяйственных распоряжений. Парижанин, считавший, что принес великую жертву, приехав в провинциальную глушь, рассердился, схватил свою шляпу, трость, чемодан и хотел тотчас же уехать обратно. Один из друзей Жорж Санд, бывший при этом, поспешил предупредить ее. Она сначала никак не могла понять, в чем дело, а когда поняла, пришла в ужас и отчаяние. «Да отчего же вы не сказали ему, что я – дура!» – вскричала она. Ее привели к Теофилю Готье. Начались объяснения; при виде ее неподдельного горя он понял, что вышло недоразумение, и охотно остался. Жорж Санд вела постоянно обширную переписку. Кроме друзей и близких знакомых, на письма которых она всегда отвечала очень охотно и обстоятельно, ее осаждали просьбами всякого рода. Хотя она не изменила своим республиканским убеждениям, но было известно, что Наполеон III относился к ней с уважением и доверием. Поэтому к ней постоянно обращались с просьбами походатайствовать за того или за другого политического преступника, похлопотать, чтобы одного вернули из ссылки, другому смягчили наказание, третьему разрешили жить во Франции. «Когда я ничего не могу сделать, я не отвечаю, – рассказывает она. – Но если есть хоть малейшая надежда, я делаю попытку и должна сообщить об этом просителям». Один разряд писем она никогда не оставляла без ответа: это были письма разных начинающих писателей, просивших у нее советов и указаний или присылавших ей на просмотр и на разбор свои произведения. Она добросовестно прочитывала все доставляемые ей рукописи и прямо, откровенно высказывала о них свое мнение. Советы ее молодым писателям сводились, главным образом, к одному: учитесь, изучайте природу и жизнь! Если писатель не собрал заранее запаса серьезных сведений по какой бы то ни было отрасли знания: по истории, естественным наукам, политической экономии или философии, – его перо будет работать в пустом пространстве; чтобы труд его не пропадал даром, он должен прилагать его к сопротивляющейся материи, должен, обрабатывая свой сюжет, смотреть на него не с условной, банальной точки зрения, а гораздо глубже, рисовать свои картины на прочном фоне. «У вас есть инстинкты и вкусы художника, – пишет она при разборе одного из присланных ей произведений, – но вы можете каждую минуту убедиться, что художник, исключительно художник – бессилен, то есть посредствен или безумен. Вы думаете, что можете производить, не накопив. Вы думаете, что для этого довольно собственного размышления и чужих советов. Нет, этого слишком мало. Надобно многое пережить, многое изучить, многое переварить; надобно испытать любовь, страдание, ожидание и все время учиться, учиться! Одним словом, прежде чем биться на шпагах, надобно уметь хорошо фехтовать. Искусство – вещь священная, чаша, к которой можно приступить только после поста и молитвы. Забудьте его, если не можете одновременно заниматься и серьезным изучением, и первыми опытами творчества».

Постоянная переписка, на которую Жорж Санд смотрела как на некоторую общественную обязанность, часто утомляла ее. «Надеюсь, что после смерти я попаду на какую-нибудь планету, где не буду уметь ни читать, ни писать!» – шутя говорила она друзьям.

И между тем до конца жизни она продолжала свою литературную деятельность. «Писать романы для меня наслаждение, – говорила она, – за ними я отдыхаю от всех других дел». Литературная работа всегда давалась ей очень легко. Фантазия ее работала неутомимо, а над отделкой формы она никогда много не трудилась. Одним из ее последних произведений были «Бабушкины сказки» («Contes d'une grand'mère»), которые она посвятила своим внукам. Эти внуки, дети ее сына, составляли отраду ее старости. Она сама учила их читать, придумывала им игры, забавляла их своими рассказами.