Глеб Голубев - Улугбек Страница 26

Наставники Улугбека были очень разными людьми. Вспыльчивый, грубоватый Гийасаддин-Джемшид порой в горячке спора поднимал крик, словно торговка на базаре, загоняя в угол площадной бранью тихого, рассудительного Казы-заде. Улугбеку потом стоило немалых трудов помирить их. Но общая страсть и любовь к науке брали свое, и на следующий вечер мудрецы снова заводили беседы о тайнах неба, постепенно начиная спорить, горячиться и обличать друг друга в невежественных и позорных заблуждениях относительно какой-нибудь звезды Тридцать пятой в созвездии Корабля...

Улугбек увлекался этим, но своего призвания еще не нашел. То, надолго забыв об ученых спорах, он отправлялся с Али-Кушчи на несколько недель охотиться в верховьях Зеравшана. То, словно никогда и не интересовался математическими формулами, сочинял длинные письма в Герат, своему брату Байсун-кару. Письма напоминали трактаты, посвященные разбору поэтических красот какой-нибудь из поэм Низами. Байсункар в ответных посланиях горячо защищал своего кумира — индийского поэта Хусроу Дехлеви. Как показало беспристрастное время, поэтический вкус Улугбека оказался более тонким: Дехлеви теперь помнят только историки восточной литературы, а стихи великого азербайджанца и поныне зажигают сердца читателей.

Существует предание, что и сам Улугбек писал стихи. Это вполне вероятно, потому что увлечение поэзией среди восточных царедворцев того времени было весьма распространено. Соревнования стихотворцев нередко устраивались во дворцах. Большими поэтами, например, стали младшие современники Улугбека — султан Бабур и прославленный Алишер Навои.

До нас дошло лишь одно стихотворение, приписываемое Улугбеку. Но оно звучит настолько пророчески, чтб одним этим уже вызывает большие сомнения в своей достоверности. Вероятно, его кто-нибудь сочинил уже после трагической гибели Улугбека. В буквальном переводе двустишие звучит так:

Эй ты, под перстнем которого царство красоты!Не забывайся, ибо глаз злодеев в засаде на тебя...

Улугбек охотился, сочинял стихи, пировал и беседовал с учеными мудрецами, строил бани, улаживал глупые гаремные скандалы — и чувствовал: жизнь проходит. Она течет безостановочно и неуклонно, как мутные воды Сыр-Дарьи, плутая среди зарослей тугаев. Вот ему уже тридцать, а что он сделал? Частенько теперь повторял правитель особенно полюбившиеся стихи Низами:

Будь удел твой, как тот, что имел Джемшид,Все равно седина лишь тоску сулит.Счастье, юности благо дано кому?Нет, не мне оно. Боже! Оно кому?Прочь ушла твоя юность, так ложь порви.Время скорби пришло, так скорби, скорби!Был по пламени в юности каждый шаг,—Рядом с старостью молодость хороша!Разве юности блага ценны для нас?Ценим юность, увидевши смертный час.Так побег молодой в цветнике растет,Станет старым — садовник его сорвет;Так нам юное дерево дарит плод,Так золу нам валежник в дар несет!Если кончилась юность, вставай, не спи,Ночь уходит, так утро встречай, не спи!..

И снова его поманила военная слава. Улугбек опять решил отправить войска на север, в Моголи-стан, чтобы расширить свои владения и пополнить казну. О своем намерении он известил Шахруха. Тот повел странную политику: сначала одобрил решение сына и даже посулил поддержку, а потом прислал гонцов с приказанием отменить поход. Это задело Улугбека. Опять ему пытались напомнить, что настоящим хозяином Мавераннахра остается все-таки Шахрух.

Не обращая больше никакого внимания на посла-кия отца, Улугбек приказал передовым отрядам начинать переправу через Сыр-Дарью. Помня о прежних нелепых неудачах, когда противник просто-на-просто исчезал в степи, не принимая боя, Улугбек на сей раз постарался перехитрить его. Авангарду он приказал двигаться как можно неприметнее, даже не зажигать костров для приготовления пищи. А столкнувшись с неприятелем, передовые отряды должны были вести бой так, чтобы монголы подумали, будто перед ними слабый и малочисленный противник, и не отступили далеко раньше времени. План был хитрый, но какой-то вроде бы унизительный для внука Тимура. Получалось так, словно Улугбеку приходилось чуть ли не упрашивать врага принять бой и позволить ему, накоцец, показать свою доблесть.

И обиднее всего было то, что решающего сражения все-таки никак не получалось. Верные своей кочевнической тактике, монголы медленно отступали в глубь страны, изматывая войска Улугбека мелкими непрерывными стычками. Преследуя их, передовые отряды дошли до тесного и извилистого Боомского ущелья. Продвигаться дальше, к озеру Иссык-Куль, они не решились и стали у входа в ущелье ожидать прибытия основных сил во главе с правителем.

Поход грозил затянуться. Враги окружали армию Улугбека. Они были всюду: и прямо перед ним в опасной для наступления теснине Боомского ущелья, и на юге, и на севере, возле озера Балхаш. А добраться до них мешали горы. И нелегко к тому же было решить, куда направить главный удар, где сосредоточить основные силы. Сама природа помогала здесь обороняться в естественных неприступных крепостях из высоких гор со снежными вершинами, а наступать мешала.

В мелких стычках, заканчивавшихся с переменным успехом, прошли вся весна и половина лета 1425 года. Наконец с помощью перебежчиков удалось выбрать удачный момент для удара и совершить ловкий обходный маневр, который позволил Улугбеку окружить основные силы неприятеля в одной из горных долин. Чтобы запугать противника, Улугбек теперь, наоборот, приказал жечь по ночам как можно больше костров. Монголам показалось, будто их окружает несметное войско.

Битва была недолгой, но жестокой. Взбешенный долгим преследованием и сопротивлением вражеских воинов, Улугбек приказал перебить всех пленных. Чтобы окончательно сломить противника и лишить его возможности будущих набегов на свои земли, Улугбек послал отряды к месту главной летней ставки монголов, приказав захватить там и угнать все стада. Сам же он отправился с оставшейся частью своей армии добивать вражеские отряды, еще оборонявшиеся и даже порой переходившие в наступление в других горных районах.