Наталья Решетовская - В споре со временем Страница 27

О том, чтоб уложиться в срок (к первому сентября), нечего было и думать! Выяснилось, что мне придётся ещё даже немного поработать в лаборатории.

Срок удалось продлить до 1 ноября. В результате мне продлили и московскую прописку и право жить в общежитии ещё на целый год.

Вопрос об оставлении меня в университете никак не разрешится. С 1 ноября стану бедной-безработной… Ни денег, ни карточек… Стараюсь вовсю экономить хлеб. А потому к этой критической дате оказываюсь с запасом хлеба в две буханки и с несколькими сэкономленными талонами… Но век всё же так не проживешь! И через некоторое время я купила себе… карточку, с которой и дожила до середины декабря…

Что было бы дальше, не знаю. Но в день, когда я использовала последний талон, были отменены карточки на всё и навсегда!

Последний день своей аспирантской жизни я отметила тем, что аккомпанировала Шуре на вечере исторического факультета, посвящённом Октябрю. Да ещё явилась на вечер прямо от модистки, в новом тёмно-зелёном кашемировом платье, сшитом «японкой» (материал получила как-то по талону). Платье всем очень понравилось. Теперь была бы диссертация — защищать есть в чём! Пишу её из всех сил, слава богу, пишется… Просидела над ней все ноябрьские праздники, даже у Лидочки не побывала. Но зато сразу после праздников отвезла около сотни страниц Николаю Ивановичу на проверку. А пока пишу дальше и заново учусь чертить. Черчением не занималась с самой школы, а теперь вот приходится самой делать все чертежи. Но предстоит ещё эти чертежи фотографировать… Ведь ими надо снабжать все четыре экземпляра диссертации!..

У меня такая горячка, что не приходится удивляться моей крайней рассеянности во всем остальном, кроме диссертации. Саня замечает её по огромному количеству описок; то лишних, то недостающих букв и целых слов в моих письмах. Однако этим дело не обошлось! Сане пришлось давать письменное объяснение, почему он превратился в Александра Давыдовича и почему от него требуют какие-то чертежи.

Я написала Санин адрес на открытке, предназначенной доценту Саратовского университета Александру Давыдовичу Степуховичу и, соответственно, наоборот. Под руководством Степуховича я в своё время в Ростовском университете выполняла курсовую работу. Для докторской диссертации ему требовалась специальная стеклянная аппаратура, и я помогала заказывать её в стеклодувной Московского университета.

В свой очередной приезд в Москву Степухович, перемежая рассказ гомерическим хохотом, воспроизводил разыгравшуюся у него в доме сцену при получении моей открытки, предназначавшейся вовсе не ему.

Степухович знал, что мой Саня «пропал без вести» и был в некотором недоумении по поводу того, что у меня явно нежные отношения ещё с каким-то Саней.

К концу ноября вся диссертация на проверке у Кобозева. То, что он прочёл, им одобрено. Замечаний почти нет.

Работаю лихорадочно. Тороплюсь. Ведь я ещё безработная. Если меня не возьмут в университет, то можно попробовать устроиться всё же в Москве, но дохнуть некогда. И маме всё приходится выручать меня.

Перед Новым годом отдаю Кобозеву всю диссертацию уже в напечатанном виде — на последнюю, окончательную проверку. Напечатаны и все таблицы, и все приложения. Предстоит ещё только фотографирование чертежей. После чего — в переплет!

На радостях я даже покупаю маленькую ёлочку к общему восторгу всей нашей комнаты. Украшаем её чем попало! На верхушке — серебряная пробка от винной бутылки, ниже — бублик, гирлянда из сахара, морковка, картошка, штопальный гриб, конфеты в серебряных бумажках, яблоки, мандарины, красивые пуговицы, луковицы, лекала, угольники, карандаши, авторучки, папиросы. Внизу — вата, посыпанная серебром. И получилось просто очаровательно! А ещё — новый рубль по случаю недавно состоявшейся денежной реформы.

Возле этой ёлочки мы и встретили Новый год.

В связи с реформой 17 декабря у многих были огорчения. А вот жизнь зато резко изменилась к лучшему! Так вздохнули все без карточек! Что хочешь и когда хочешь и где хочешь покупаешь, обедать можно в любой столовой!

Вскоре после реформы зашла как-то на Малую Бронную, к тёте Вероне. Они меня так накормили, как я не ела, кажется, с самого 40-го года…

В январе меня зачислили научным сотрудником в лабораторию Кобозева. Зарплата меньше аспирантской стипендии, но всё же деньги начали «капать»… Я прошу маму больше мне не помогать и лучше питаться самим.

Кобозев не спешит давать мне новую тему. Сначала надо завершить всё, что связано с диссертацией. Фотокопии чертежей. Статья по той же теме в научный журнал. Доклад, который нужно сделать на предстоящей конференции.

В начале апреля диссертация, уже в переплете, сдана. Вскоре она уже у оппонентов. В ожидании их отзывов я почти что отдыхаю. Даже могу почитать книги, помузицировать с Шурой, поиграть в шахматы…

В конце мая отзывы от оппонентов получены. Защита назначена на конец июня.

Иллюстративные чертежи мне делаются. Остаётся одна неразрешенная проблема: в чем защищать… Ведь уже будет лето, и кашемировое платье не годится… Конечно, снова выручает мама, которой удаётся достать пёстренький крепдешин.

Платье получилось прехорошенькое, но для защиты, как будто немного легкомысленно. Одену-ка я новую трикотажную тенниску кремовую, в рубчик, а платье надену на банкет, который мне устраивает моя лаборатория…

Настроение у меня приподнятое. Страха почему-то никакого нет. Тем более, что успешной защиты мне пожелал за три дня до неё мой муж! Мы виделись с ним снова в Таганке, в воскресенье, 20 июня, виделись после очень большого перерыва. (Со свиданиями стало туго!) От него я узнала удивительную вещь. На Марфинскую «шарашку» из далёкой Инты прибыл Николай!

В день защиты, 23 июня, 35 градусов жары. 70 лет в Москве в этот день не было такой жары — так сказало радио. И тем не менее Николай Иванович Кобозев не отменил своего решения приехать на мою защиту. Это был первый учёный совет химического факультета, на котором после 13-летнего перерыва присутствовал профессор Кобозев. А потому моя защита превратилась в праздник для всей нашей лаборатории! Народу в большой химической аудитории много. Не так интересно послушать меня, как посмотреть на таинственного Кобозева!

Присутствовал Степухович, который из-за этого на 5 дней задержался в Москве. Были ещё трое бывших ростовчан: с одним я была вместе в аспиратуре у профессора Трифонова, с другой вместо работала в Ростовском университете, а с третьим мы начинали у Трифонова, а теперь вместе — у Кобозева. Эти четверо как бы связали моё настоящее с прошлым, что было особенно приятно. Были и Лида с Кириллом, и Вероника с Русланом.