Нина Шацкая - Биография любви. Леонид Филатов Страница 27

— Ну все, давай, моя золотенькая, моя сладкая, спатоньки, глазоньки мои. Спатоньки, милый. Я тебя очень люблю. Тебе хорошо было утром?

— Очень. Я люблю тебя.

— Я тебя еще больше.

— Беги, миленький, скорей, — отдыхай.

— Завтра я тебя опять увижу, мою родненькую, мои глазоньки.

— Спокойной ночи. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Целую.

— Целую.

— Целую.

— Целую.

Вела себя как королева, на 5+.

Друзья. Лёнечка: «Я никогда еще не был так счастлив в жизни. Было, но что-то совсем не то. Страшно, что тебя может не быть со мною. Я хотел бы всю жизнь служить тебе. Я мог бы стать хорошим другом твоему сыну».

(Вырваны страницы.)

Решается судьба театра. Ю. П. хочет уходить из театра: не разрешают спектакль — «В. Высоцкий». Отношения с Управлением культуры зашли в тупик. То есть театр — что будет, то и будет.

Артисты на улице? Ну и черт с ними… Гнусное письмо о вещем сне — Любимову. Анонимное. Кто-то рассказывает про свой сон, называя его вещим. Герой сна — Любимов, в ногах у которого лежат трупы его артистов. Любимов прочитал анонимку, собрав всех нас перед репетицией. Труппа — молчит, кто-то вяло возмущается.

Высокие инстанции дали указание У. К. помочь театру выпустить спектакль. Но для начала они должны были бы прийти посмотреть его, а они не желают. Завтра утром — прогон все равно. Ю. П. хотел вечером сыграть на зрителе, но тогда всему — конец. Решил: не стоит.

Получился спектакль, каких не было и не будет… Как в храме… Актеры — святые, на сцене — святое: соединение Земли с Вселенной. Сердца, цветы — Володе.

Звонок от Лёни: «Люблю, как в рыцарские времена…» Неожиданный любовный захлеб. Beчером — у меня. Ночью слезы, любовь, счастье — еле успокоила. Час или полтора говорил о любви и любил. Я отвечала.

Продолжение любовного взрыва. Рассказывает о своем выступлении на концерте. Два вопроса из зрительного зала.

Первый: «Вы женаты?»

— Нет.

Второй: «Но Вы хоть любите кого-нибудь?»

— Да. Очень. И счастлив. Не буду говорить, какая она — блондинка или брюнетка, — это мой секрет, но благодаря этому человеку я живу, дышу, работаю, и все, что я сделал в последнее время, — это благодаря этому человеку. Я счастлив, но она не очень верит в это. Вот сейчас я позвоню ей, она опять не поверит, что я здесь публично объяснялся ей в любви.

В конце — овации.

Действительно, трудно поверить, что это правда.

У Лёни в последнее время подозрения относительно моей внутренней жизни.

У меня поздно ночью (ничего не боится), 1 час 30 минут.

Как два любовника-безумца. Два дня не виделись, он снимался в Ленинграде. Еле оторвались друг от друга. Ностальгическая нежность. Желание обнять и не отпускать и у него, и у меня.

В гостях у Галки Грачевой. Опоздала к 23 часам домой. Вечером Лёня уезжал в Ленинград. Очнулась в 12 часов — чуть не поседела. И осталась на ночь. По-моему, девочки меня обманули, давали неверную информацию о времени. Чувствую себя свиньей. С утра — угрызения совести. Домой пришла в 12.30 дня. Утром звонил любимый. В 1З.00 звонок «Неужели ты не слышишь, как у меня надрывается сердце, я кричу тебе, мне очень плохо. Я в отчаянии — не знаю, что делать… Чем я заслужил, что ты так со мною поступаешь. Я чувствую, что у тебя что-то происходит или что-то уже произошло. У меня бесконечные импульсы относительно твоей внутренней нечистоплотности. Позвоню вечером».

Гудки: занято.

Господи, скорей бы вечер и разговор.

Смешно, 11 лет и — любовь. Я люблю!!!

«Милый мой!

Звоню, звоню, а тебя нет. Нельзя так от меня открещиваться. Все время ты „в бегах“. Или отключаешь телефон? Или в тебе что-нибудь переменилось. Все мне говори. А то ведь бог все видит. Меня нельзя обманывать, даже в маленьком. Будь высоким человеком, я тебе верю. Я тебя очень-очень-очень люблю. Да?»

Пять минут первого звонок от Лёни, перед этим звонил наш общий знакомый.

— Кто звонил?

— Мужчина.

(Брошена трубка.)

Опять звонок.

— Пфу, пфу (как бы прочищалась трубка).

— Ну, ты что, родненький. Звонил Олег.

— Ну, ладно, родная, я очень тебя люблю. Понял, что не прав, успокоился. Нежные слова.

2-го и 4-го не была вечером дома.

У Лёни — язва двенадцатиперстной кишки.

Боль дикая.

Телефонный звонок.

— У тебя нет желания извиниться за вчерашний вечер? Где-то жрешь водку (я не пью ее, люблю шампанское), и до тебя не доходит, что именно вчера ты должна была быть дома, — это надо было почувствовать клеточками. Я тебе скажу обидное: «Когда я буду подыхать и останусь один, я к тебе не приползу подыхать».

— Мы с тобой уже договорились об этом еще раньше. Я бы очень хотела не сводить счеты. Обиду твою понимаю. А когда у меня была температура под 40 и я не могла доползти до кухни за водой, почему ты не услышал, как я харкаю кровью, чтобы до тебя достучаться? Сейчас у тебя боль, и тебе ничего не хочется понимать, кроме себя и своей обиды. Но мы обоюдно воспитываем друг друга своим же отношением друг к другу. И как помнишь, я тебе тогда ничего не сказала и никаких выводов не сделала. Какие у меня могут быть к тебе претензии, если я понимаю, что любовь у тебя ко мне не настоящая. Там, где включена счетная машинка, там нет любви. Я все это понимаю и веду себя скромно и не заставляю тебя любить себя больше, чем ты можешь дать. Переживаю такого рода обиды молча.

Гадание — тревожное лицо.

Звонки из Минска (у Лёни с Хмелем концерты).

Л.: — Мой миленький, чем занимаешься? Ты меня любишь?

Я: — Да, люблю.

— А что делаешь без меня?

— Гадаю на суженого, — привиделось лицо какое-то.

— Тебе явиться должен я. Ведь я — твой муж

— Нет, ты — мой возлюбленный, друг, товарищ, а появиться должен суженый.

— Я — твой суженый.

— Нет. Ты — для другой.

— Не в штампе дело.

— Чудной. Должен явиться кто-то, кто будет и в быту мужем. Мне привиделось какое-то тревожное лицо с длинным носом, по-моему, еврей.

— Ты веселишься? Это мне не нравится.

— Чудак. Если бы я была другая, то давно бы потребовала жениться на мне, а я этого не требую.