Анри Труайя - Иван Грозный Страница 27

«Царю, некогда светлому, от Бога прославленному – ныне же, по грехам нашим, омраченному адскою злобою в сердце, прокаженному в совести, тирану беспримерному между самыми неверными владыками земли. Внимай!..Почто различными муками истерзал ты сильных во Израиле, вождей знаменитых, данных тебе Вседержителем, и святую, победоносную кровь их пролиял во храмах Божиих? Разве они не пылали усердием к царю и Отечеству? Вымышляя клевету, ты верных называешь изменниками, христиан чародеями, свет тьмою и сладкое горьким! Чем прогневали тебя сии представители Отечества? Не ими ли разорены Батыевы царства, где предки наши томились в тяжкой неволе? Не ими ли взяты твердыни германские в честь твоего имени? И что же ты воздаешь нам, бедным? Гибель! Разве ты сам бессмертен? Разве нет Бога и правосудия вышнего для царя?.. Не описываю всего, претерпенного мною от твоей жестокости; еще душа моя в смятении; скажу единое: ты лишил меня святыя Руси! Кровь моя, за тебя излиянная, вопиет к Богу. Он видит сердца. Я искал вины своей и в делах и в тайных помышлениях; вопрошал совесть, внимал ответам ее, и не ведаю греха моего перед тобою. Я водил полки твои и никогда не обращал хребта их к неприятелю; слава моя была твоею. Не год, не два служил тебе, но много лет, в трудах и в подвигах воинских, терпя нужду и болезни, не видя матери, не зная супруги, далеко от милого Отечества. Исчисли битвы, исчисли раны мои! Не хвалюся; Богу все известно. Ему поручаю себя в надежде на заступление святых и праотца моего, князя Федора Ярославского... Мы расстались с тобою навеки; не увидишь лица моего до дни Суда Страшного. Но слезы невинных жертв готовят казнь мучителю. Бойся и мертвых; убитые тобою живы для Всевышнего; они у престола Его требуют мести! Не спасут тебя воинства; не сделают бессмертным ласкатели, бояре недостойные, товарищи пиров и неги, губители души твоей, которые приносят тебе детей своих в жертву! Сию грамоту, омоченную слезами моими, велю положить в гроб с собою и явлюся с нею на суд Божий. Аминь. Писано в граде Вольмаре, в области короля Сигизмунда, государя моего, от коего с Божию помощию надеюсь милости и жду утешения в скорбях».

С каменным лицом выслушав чтение, Иван велит увести посыльного и пытать его, чтобы получить нужные сведения. Но и тут Шибанов не называет ни одного имени. Царь восхищен такой твердостью, но все же велит предать смерти его, а также нескольких слуг Курбского, заподозренных в том, что помогли осуществить побег. Мать, жена и сын беглеца брошены в темницу, где через несколько лет погибнут.[10]

Долго сдерживаемая ярость Ивана выплескивается в ответном послании бывшему его воеводе. Любитель ожесточенных дискуссий, он в своей обвинительной речи смешивает все: оскорбления, насмешки, обвинения, клятвы и неверные цитаты из Библии. Его ненависть и его ученость, набожность и жестокость широким потоком слов разливаются по бумаге. Под его пером возникают Моисей, Исайя, Иоанн Креститель. Письмо его, как и письмо Курбского, не адресовано одному оппоненту – это оправдательный документ, о котором должны знать многие. Так, через границы, начинается литературная дуэль царя-самодержца и изменника-князя.

«Почто, несчастный, губишь свою душу изменою, спасая бренное тело бегством? – пишет Иван. – Если ты праведен и добродетелен, то для чего же не хотел умереть от меня, строптивого владыки, и наследовать венец мученика?...Устыдися раба своего, Шибанова; он сохранил благочестие перед царем и народом; дав господину обет верности, не изменил ему при вратах смерти. А ты, от единого моего гневного слова, тяготишь себя клятвою изменников; не только себя, но и душу предков твоих; ибо они клялися великому моему деду служить нам верно со всем их потомством. Я читал и разумел твое писание. Яд аспида в устах изменника; слова его подобны стрелам. Жалуешься на претерпенные тобою гонения; но ты не уехал бы ко врагу нашему, если бы мы не излишно миловали вас, недостойных!»

Затем, чтобы изобличить бесчестье Курбского, напоминает ему, что не всегда воевода оказывался достойным своей славы: когда хан разбит был под Тулой, князь праздновал победу, вместо того чтобы преследовать отступающее войско; когда у стен Казани буря разметала корабли и вода поглотила оружие и припасы, он, «как трус», думал лишь о бегстве; когда русские взяли Астрахань, не было его в их рядах; когда речь зашла о взятии Пскова – сослался больным. «Если бы не ваша строптивость (Адашева и Курбского), то Ливония давно бы вся принадлежала России. Вы побеждали невольно, действуя как рабы, единственно силою понуждения».

Потом пытается оправдать собственные преступления: он считает, что государь никому ни в чем не должен отдавать отчет. Его безнаказанность – от Бога:

«Бесстыдная ложь, что говоришь о моих мнимых жестокостях! Не губим сильных во Израиле; их кровию не обагряем церквей Божиих; сильные, добродетельные здравствуют и служат нам. Казним одних изменников – и где же щадят их?.. Много опал, горестных для моего сердца; но еще более измен гнусных, везде и всем известных... Доселе владетели российские были вольны, независимы; жаловали и казнили своих подданных без отчета. Так и будет! Уже я не младенец. Имею нужду в милости Божией, Пречистыя Девы Марии и святых угодников; наставления человеческого не требую. Хвала Всевышнему, Россия благоденствует; бояре мои живут в любви и согласии; одни друзья, советники ваши, еще во тьме коварствуют. Угрожаешь мне судом Христовым на том свете; а разве в сем мире нет власти Божией? Вот ересь манихейская! Вы думаете, что Господь царствует только на небесах, диавол во аде, на земле же властвуют люди; нет, нет! Везде Господня держава, и в сей и в будущей жизни. Ты пишешь мне, что не узрю здесь лица твоего ефиопского; горе мне! какое бедствие! Престол Всевышнего окружаешь ты убиенными мною; вот новая ересь! Никто, по слову апостола, не может видеть Бога... К довершению измены называешь ливонский город Вольмар областию короля Сигизмунда и надеешься от него милости, оставив своего законного, Богом данного тебе властителя... Великий король твой есть раб рабов; удивительно ли, что его хвалят рабы? Но умолкаю; Соломон не велит плодить речей с безумными; таков ты действительно».

Андрей Курбский с презрением отвечает, что царь унижается до лжи и оскорблений, которыми пестрит его письмо: «Стыдно должно быть тебе, как старухе, отправлять столь плохо составленное послание в страну, где достаточно людей знают грамматику, риторику, диалектику и философию... Я невинен и бедствую в изгнании... Подождем мало, истина недалеко».

Новое письмо царя Курбскому, которого он называет трусливым предателем: «Я знаю о моих беззакониях, но милосердие Божие не знает границ; оно спасет меня... Я не хвастаюсь своею славою. Эта слава не принадлежит мне, а лишь Господу одному... В чем же виновен я перед вами, друзьями Адашева и Сильвестра? Не сами ли вы, лишив меня любимой жены, стали истинной причиной проявления моих человеческих слабостей? Как можете говорить о жестокости вашего государя вы, которые хотели отнять у него трон вместе с жизнью!.. Князь Владимир Андреевич, которого вы так любили, имел ли он какое-то право на власть по своему происхождению или личным качествам?.. Прислушивайся к голосу Божественного провидения! Возвращайся сам, подумай о своих поступках. Не гордость заставляет меня писать к тебе, но христианское милосердие, чтобы ты смог исправиться и спасти душу».