Генри Роллинз - Железо Страница 27

14 ноября 1989 г. Где-то в Германии: Сегодня гуляли по улицам. День свободный.

День, свободный от чего? Висят афиши «Последнего поворота на Бруклин». Выглядят потрясающе – давай, Селби. Сегодня сидел в кафе, дышал дымом из чужих лёгких, слушал беседу, которую не понимал. Написал песню под названием «Одиночество – сокрушительное колесо». Теперь я один в номере. Рой Орбисон наяривает холодной тоской с магнитофонной ленты. Пытался написать кому-то открытку. Бросил на третьей строчке, сказать нечего. Надеюсь, что не увижу снов сегодня ночью. Иногда можно уйти в себя так далеко, что не будешь знать, кто ты. Пытаюсь избавиться от этого прогулкой. К жизни меня возвращают звук моих шагов и шуршание проходящих машин. В таких комнатах всё это смыкается на мне. Одинокий, как чёрт, я глотаю хорошее и плохое разом. Сталкиваясь с собой лицом к лицу, бесконечно анализирую, раздираю, мутирую. Пожалуйста, не надо снов.

16 ноября 1989 г. Женева, Швейцария: Диджей запускает «Bad Brains». Начинается песня «В кино». Помню, как я сидел в машине Пола Клири, и Дэррил играл мне демо-версию. Наверное, где-то в 1980-м. Начинается «Я», и я вспоминаю, как они над ней работали в подвале у Натана. Что поделаешь со своим прошлым? Когда я часами сижу в Фургоне, я мысленно ухожу в себя и думаю о том, что было. Мне на ум приходит слово, которое я презираю, – слово сожаление. Я его ненавижу. Сожаление – скверная разрушительная роскошь, её следует избегать всеми способами. Сегодня я думал о том, сколько лет провёл в дороге «Black Flag». Дорога постоянно поворачивает меня ко мне же. Смятение, сравнение, у них общий трип. Мне трудно иметь дело с моим прошлым. Иногда мне хочется самому себя запереть под замок, чтобы не видеть лиц и мест, которые напоминают мне про места и лица. Меня это терзает, как выступление где-то в пятый раз. Я играл в одном зале в Амстердаме, где прямо на сцене мне исполнилось двадцать два. Иногда трудно убедить себя, что ты не идиот.

20 ноября 1989 г. Франкфурт, Германия: Горечь – всё вокруг словно бы хочет твоей смерти. Бьёшься головой о сомнения в самом себе. Отчаяние, сверкая зубами, выписывает вокруг тебя круги. Тебе дурно от горечи, тебя тошнит, у тебя кружится голова. Весь мир, текущий сквозь тебя, болен. Ты переполнен подлинной ненавистью ко всему этому. Всё для тебя ядовито. Тебя мутит, словно весь океан тошноты. Что приносит эту горечь?

Я нахожу в себе много горечи. Моя страсть к большим высотам свергает меня на твёрдую почву реальности. Какие я возлагал на себя надежды, думая, что чепуха реальна, и от людей ожидал большего. От наших недостатков я расщепляюсь, отчуждаюсь. Питаю своего злейшего врага – надежду. Осуждаю других, заставляю их придерживаться моей строгой системы ценностей, чтобы я мог принять их, а не позволять им быть собой. От всего этого я ухожу, покачиваясь, во тьму, и лёгкие мои полны горечи. Страсть обладать, желание вожделеть. Эти чувства приносили мне бесконечные ночи горечи. Пример: я сижу в клубе, ожидая выхода на сцену. В помещение входит красивая женщина. Её красота опьяняет меня. Она проходит мимо, и та же красота, что пьянила меня минуту назад, теперь приводит меня в ярость. Я сделал её красоту своей проблемой. Красота может наполнять отвращением. Как удобно переложить свою ношу на чьи-нибудь плечи. Запаха духов красивой женщины достаточно, чтобы испортить иначе прекрасный день. А ещё легко возненавидеть кого-нибудь за добродетель или талант, потому что от этого ты чувствуешь себя ничтожным – насквозь пропитавшимся горечью. Горечь – главная радость жалости к себе. Горечь отражает результат встречи надежд с реальностью. Барахтаешься в тобою же созданном болоте собственных страданий. Прекрасный способ познакомиться с самим собой! Горечь из-за перегрузки, чересчур. Перспективы и причины могут затуманиться или совершенно потеряться. Горечь от усталости. Во время гастролей каждый вечер мне задают одни и те же вопросы. Я устаю от того, что отвечаю одно и то же. Как если бы пришлось здороваться с каждым, кто проходит мимо, вы устали бы и от слова «привет», и от людей. Вы бы их даже возненавидели – просто так, нипочему. Вы бы даже возненавидели людей за их добрые намерения. Вот где точно требуется менять отношение к миру.

Нетрудно загрузиться всей этой сранью так, что оглохнешь, онемеешь и ослепнешь к элементарному соображению и здравому смыслу. Я постоянно работаю над тем, чтобы избавиться от этой срани. Что -то выиграл и что-то проиграл, но всё равно продолжаю работать. Кофе здесь мерзкий, и мы выходим на сцену только в половину второго ночи.

28 ноября 1989 г. Загреб, Югославия: Почти стемнело. Все магазины закрыты. Мне сказали, что сегодня праздник. Людей на улицах мало, в основном – небольшие группы солдат, их длинные зелёные шинели развеваются на ветру. Город кажется мне странным. Квартал старинных, готовых обрушиться зданий, прямо напротив ряда построек из сияющего стекла и неона. Улицы кажутся усталыми, разграбленными. Фасады старых домов исшрамлены краской. Словно замерший город-призрак.

Изнеможение – вот чего мне хотелось. Тридцать шесть концертов позади, десять ещё предстоит. Изнеможение настигло меня. Каждое утро я просыпаюсь усталым. По ходу дня собираю себя по кусочкам. День обычно проходит в фургоне, я рассматриваю пейзаж за окном. Разговаривать не хочется, и остальные меня не трогают. Я берегу силы для вечернего выступления. Только одно может придать всему этому какой-то смысл – возможность играть. Музыка – воздаяние за ощущение, что ты тащил чужой багаж по лестнице в пять миль длиной.

16 декабря 1989 г. Лос-Анджелес, Калифорния: Убожество. В 1987 году была женщина, с которой я встречался. Впервые после долгого одиночества, и мне казалось, что это здорово. Я был на гастролях, и она позвонила и спросила, нельзя ли ей приехать ко мне на денёк-другой. Мне казалось, что это будет прекрасно. Я ошибался. Она прилетела в город, где мы были, но почти весь день я не мог побыть с ней из-за настройки, интервью и разминки перед выходом на сцену. После концерта мы с ней сняли этот номер. Мы были вдвоём, но я ничего не мог – лишь тупо таращился в стену. Я устал после концерта и мысленно был уже в дороге. Я пытался найти слова, чтобы объяснить ей, как я вымотан. Ничего не вышло. Она обозлилась на меня, на моё молчание и мой опавший член. На следующий день она велела мне убираться к чёрту и уехала. Той ночью после концерта я сидел на автостоянке и рассматривал её фотографии, оставшиеся у меня. Я заплакал. Я был так зол на самого себя. Я оглянулся и увидел кучу людей – они стояли полукругом и глазели на меня. Я не заметил, как они появились. Должно быть, я выглядел полным идиотом. Что, к ебеням, я должен делать? Я прошёл сквозь толпу, разорвал снимки и выбросил их в мусорный ящик. Я вернулся к фургону, а там сидел парень из местной газеты, который хотел сфотографировать музыкантов. Наверное, я выглядел об долбанным – красные глаза и всё такое. Вскоре я пришёл в себя. С тех пор я не позволял себе ни с кем так сближаться.