Игорь Оболенский - Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие Страница 27

В театре он появился в каких-то невзрачных и единственных штанах, какой-то рубашонке — я все это по фотографиям уже потом поняла. И сразу влюбился в маму. Она, естественно, его не замечала. Ну кто же заметит маленькую серую мышь, которая где-то там бегает.

Прошло какое-то время. Галина Львовна рассказывает: «Меня Алла подзывает и говорит: “Слушай, иди-ка сюда. Вон, видишь там, на сцене, парень?”. Я отвечаю: “Ну, вижу”. Алла спрашивает: “И как он тебе? Никак? А я с ним живу”».

Что она углядела в отце, не знаю. Они долго прожили вместе до свадьбы. И поженились в 1959 году, когда мама уже была беременна мной. Как она поняла его мощь, как доверилась его надежности мужской, как он ее завоевал — история умалчивает.

Отец был, безусловно, верным человеком. На нем просто крупными буквами с юности написано было, что он как железобетонная стена, на него можно положиться — то, чего сейчас практически у мужчин не осталось.

Была ли у них ревность? Я ее не видела. Он целовался с огромным количеством женщин в кадре, в него была влюблена Элина Быстрицкая, его обожала Людмила Зыкина. Нонна Мордюкова вообще умирала, так хотела быть женой Михаила Александровича.

Мама все это знала. Но, во-первых, она считала себя королевой, прежде всего внутренне. И потому ревновать к кому бы то ни было ей казалось смешно. А потом, мать же была актрисой, прекрасно понимала, что такое партнер в театре или в кино. Она была очень умной женщиной. Именно — очень умной.

Но в народе, конечно, ходили разные сплетни, слухи. Я однажды поймала такси и говорю: «Мне на Пушкинскую. Там есть дом, где находится кафе “Лира”». Таксист оборачивается: «Да, знаю, актерский, в нем Ульянов живет». Я отвечаю: «Да, наверное». А таксист продолжает: «А вы знаете, у него такой роман с Борисовой! Они же все время вместе!».

Как нужно было на это реагировать? Мы потом посмеялись.

Я сама актрисой не стала. Хотя росла в актерской семье. Естественно, с детства болталась по театру и за кулисами. И для меня поступление в театральное был нормальным путем, знакомая колея, и мысли свернуть в сторону просто не возникало. Да мне и нравилось это.

Когда пришла пора поступать, меня подозвал отец: «Ты кем хочешь быть?». Не дословно, конечно, так спросил, но суть заключалась в этом. Я отвечаю: «Хочу быть актрисой, папа». А он вдруг произносит: «Ты знаешь, Лена, я считаю, что не надо тебе быть актрисой».

Мы сидели в кабинете, говорили. И так как у меня не было яростного желания становиться актрисой, то я стала прислушиваться к его аргументам. И в итоге поняла, что отец прав. Он не просто сказал «Нет, я не разрешаю», а со свойственным ему мудрым — а он очень мудрый человек был — доскональным, логическим подходом очень четко разложил мне по полочкам всю аргументацию: почему не надо быть актрисой, почему он мне это не советует. И это было настолько убедительно для меня, 15—16-летней, что я с ним согласилась.

Как-то, уже после ухода отца, была о нем передача. Друзья позвонили мне: «Включай телевизор». Я включила и попала на эпизод, в котором шла речь о том, как Михаил Ульянов «испоганил жизнь своей дочери». В качестве иллюстрации этого нелепого вывода телевизионщики представили историю, как я не стала актрисой.

Абсолютная глупость. Да, я стала не актрисой, а художником. И очень этому рада. Все, чего возможно было добиться, я сделала сама, отец мне никогда не помогал. И всю жизнь я говорю про себя: «Папа, спасибо тебе огромное, что ты тогда меня убедил». Потому что из меня бы получилась очень средненькая актриса. Меня всю жизнь сравнивали бы с отцом и всегда — не в мою пользу. И вот тогда жизнь у меня была бы действительно сломана.

Говорят же, что бомба в одну воронку два раза не падает. Хватит одного актера с фамилией Ульянов. Я безмерно благодарна отцу за тот разговор и до сих пор низко кланяюсь ему в ноги.

Какой главный урок преподал мне отец? Сложно сказать. Потому что ничего он мне не преподавал, а основное воспитание заключалось именно в разговорах с ним. Учить он меня не учил — это делай, а это не делай. Нет, я была, конечно, не подарком в детстве, а уж в юности, я бы даже сказала, совсем не подарком. И, конечно, он иногда на меня повышал голос, говорил, что я позорю его имя. Но нравоучений не читал, были беседы.

Он вызывал меня в свой домашний кабинет и говорил: «Начинаем проработочку». Не орал, не кричал, а приводил массу аргументов, уходя в какие-то исторические экскурсы, доказывал, что я категорически не права в своем поведении. И я все понимала…

Когда он уже уходил, это был страшный момент в моей жизни. Я была очень близка с отцом всю жизнь. С мамой близости было меньше, хотя у нас сложились прелестные отношения, особенно во второй половине ее жизни. А с папой случилось действительно кровное родство, ниточки какие-то нас соединяли, мы друг друга понимали без слов. Этого не объяснишь.

Мы долго вместе боролись с его болезнью. В конце концов, он оказался в реанимации, куда я приходила постоянно, меня без разговоров пропускали.

Папа уже несколько дней находился без сознания. В тот день я была дома и подумала: надо бы к отцу съездить. Ну просто съездить, постоять возле него. И тут вдруг звонит Лиза, моя дочь, и спрашивает, что я делаю. «Думаю поехать к деду», — отвечаю. Мы его, когда Лиза родилась, стали звать дедом. Она его звала дедулином, а я и мама — дедом, и ему это очень нравилось.

И тут Лиза предлагает: «А поехали вместе». Я даже удивилась — дочь вообще больниц сторонится, у нее к ним какое-то боязливое отношение.

И мы поехали. Пришли, постояли возле его постели. И тут я вдруг поняла, что он мучается. И неожиданно для себя сказала: «Слушай, пап, ну вот смотри — и Лизка здесь, и я. Да и в целом все хорошо, и правнуки у тебя родились». Надо сказать, что за три недели до этого Лиза родила двойню — девочку и мальчика.

«Ничего, пап, справимся, иди, не майся…» Сказала все это, мы еще постояли, поплакали и уехали. А через час мне позвонила врач из реанимации: «Все, Елена Михайловна, ушел».

О том, что было потом, помню плохо. Первые полгода после смерти отца — для меня такой белый лист. Как-то жила, что-то делала. А потом родилась идея фонда «Народный артист СССР». И жизнь словно началась заново.

Вообще, после ухода отца у меня такое ощущение, что меня кто-то по жизни ведет. Раньше такого не было, вроде сама и сама. А сейчас чувство, словно плывешь по какому-то течению, и тебя кто-то немножко подталкивает, поправляет, направляет. И вот эта история с фондом…

Где-то через полгода после ухода отца на Патриарших прудах ночью я столкнулась с Александром Филиппенко. Ну, привет — привет. Он спрашивает, как я. Я ответила, что никак. И Саша вдруг предлагает: «А сделай фонд имени отца. Он все-таки это заслужил, наверное». Сказал, и мы разбежались. А потом все завертелось, и еще через полгода я была президентом Благотворительного фонда «Народный артист СССР» имени Михаила Ульянова.