Аркадий Мильчин - Человек книги. Записки главного редактора Страница 27

По какой-то причине я посетил Нору Яковлевну у нее дома. Вероятнее всего, она обещала мне дать какую-то книгу. Затем я стал навещать ее более или менее регулярно. Нора Яковлевна интересовалась, как я оцениваю то или иное событие общественной или литературной жизни, высказывала свою точку зрения. В общем, это были беседы на самые разнообразные темы. Они дали мне необыкновенно много для общекультурного и интеллектуального развития, для понимания литературных явлений, сыграли роль второго института, скорее даже университета с превосходным гуманитарным образованием.

Запомнились, хотя и по-разному, преподаватели философских дисциплин.

Вера Ивановна Соловьева, читавшая курс диалектического материализма, прославилась своим полным неописуемого удивления возгласом:

– Как, вы не читали Шпенглера?!

Она имела в виду его знаменитую книгу «Закат Европы», а ведь подавляющее большинство студентов нашей группы и фамилию-то Шпенглера услышало впервые из ее уст.

Во всяком случае, В.И. Соловьева не была ортодоксом. Она старалась пробудить в нас философскую жилку, по возможности широко захватывая всю философию, не только марксистско-ленинскую, что в условиях того времени было, вероятно, даже рискованным шагом. Но она так была предана своему предмету, что риска просто не замечала.

Две другие философские дисциплины (историю философии и исторический материализм) читал у нас сравнительно молодой человек по фамилии Кузнецов, имени и отчества которого я, увы, не помню. Как лектор он был слабоват. А запомнился главным образом тем, что гораздо больше философских проблем его волновала тема любви и дружбы. При этом всем в пример он ставил Маркса и его, как он произносил, Женю. Всех это очень веселило.

Примечательны были лекции по истории искусства, которые читал у нас член-корреспондент АН СССР Алексей Алексеевич Сидоров, выдающийся знаток графики. Весь поток (и редакторы, и художники) собирался в актовом зале института, гас свет, и на экране проецировались изображения, которые Алексей Алексеевич громким, очень акцентированным голосом комментировал, обращая наше внимание на детали принципиального значения. Особенно забавно произносил он слово «птица». На письме это произношение передать трудно. Он сильно ударял на звук «пэ», резко переходя к звуку «ти», и глухо заканчивал слогом «ца». Получалось нечто вроде «пээтица». Мы всегда внутренне смеялись, когда на экране появлялось изображение какого-нибудь крылатого существа, и ждали, когда он произнесет это слово. Лекции между тем были содержательными и очень полезными. Правда, сосредоточиться в темноте было трудновато.

Занятия по истории западноевропейского изобразительного искусства вел у нас превосходный его знаток профессор М.И. Фабрикант. Примечательны они были еще и своей наглядностью, так как проходили в залах Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.

Не повезло нам с преподавателем истории русской литературы ХVIII – ХIX веков. Это был пожилой человек с красивой фамилией Горностаев. Читал он, уткнувшись в свои записки, скучно, нудно.

Занятия по истории русской литературы начала ХХ века и советской литературы вела молодая преподавательница И.В. Мыльцина, старавшаяся делать это творчески, нешаблонно. Она же занималась с нами рецензированием. Мы писали рецензии на только что появившиеся в печати произведения и издания отечественной художественной литературы.

У меня сохранились две мои рецензии с ее нелестными замечаниями: на повесть Эм. Казакевича «Двое в степи» и на новое издание «Обрыва» И.А. Гончарова.

Рецензия моя на повесть Казакевича была положительной. В ней оспаривалась рецензия в «Литературной газете», автор которой бездоказательно обвинял автора в оправдании дезертирства. Мыльцина же (не знаю, искренно ли или из опасения идти наперекор партийной критике, расценившей повесть как идеологическую ошибку) в заключении обозвала меня адвокатом Казакевича, неверно анализирующим повесть, и оценила мою рецензию четверкой с двумя минусами.

Что же касается рецензии на «Обрыв», то она посчитала, что я мало написал об издании (возможно, имея в виду текстологическую подготовку, которой я не касался), и отметила как недостаток перегруженность цитатами.

Зато мою дипломную работу об изображении А.Н. Толстым исторических событий в трилогии «Хождение по мукам» Ирина Владимировна оценила очень высоко, сказав, что если бы существовала оценка 6 баллов, она бы ее не колеблясь поставила. Самой этой работы у меня нет, остались только черновики, и пересказывать основные идеи и выводы я не стану, помню только, что я убедительно показал некоторую искусственность и неточность в изображении А.Н. Толстым событий Гражданской войны; писал я и о том, что Толстой делает основных героев пассивными свидетелями ряда событий, и это мало что добавляет к обрисовке их образов.

На этом можно было бы закончить рассказ о наших преподавателях, если бы мне, как я уже упоминал, не выпала удача со многими из них сотрудничать как редактору с авторами. Но об этом ниже, там, где речь пойдет о моей редакторской работе.

Атмосфера институтской жизни

Итак, Полиграфический институт дал нам достаточно хорошую подготовку для редакторской работы. Но не менее важно и то, что мы учились в живой творческой атмосфере, что не было явных препятствий для самодеятельного движения, которое тоже необыкновенно обогащало. У нас, например, существовал Клуб выходного дня. Его организовали наиболее энергичные и предприимчивые студенты Виталий Рочко, Гриша Чудаков и некоторые другие. Встречи с интересными людьми, лучшими представителями литературы и искусства страны, сами по себе были необыкновенно интересны и занимательны. Но, кроме того, для руководителей клуба и их помощников они служили превосходной школой изобретательности и находчивости, учили умению общаться со знаменитостями и убеждать их в совершенной необходимости встречи со студентами далеко не именитого тогда вуза.

В рамках клуба проходили и вечера самодеятельности. Мне, например, напрочь лишенному артистического дара, пришлось играть роль графа Альмавивы в отрывке из «Женитьбы Фигаро», исполнявшемся на французском языке. Режиссировала постановку Ирина Михайловна Ободовская, преподавательница французского языка, ставшая впоследствии известной широкому кругу читателей благодаря книге «Вокруг Пушкина» (М., 1975), которую она подготовила вместе с мужем М. Дементьевым и в которой были впервые опубликованы письма Натальи Николаевны Пушкиной и ее сестер Е.Н. и А.Н. Гончаровых. Книга эта выдержала два издания.

Еще одним проявлением творческой атмосферы был выпуск студенческого журнала, в котором я участвовал как литературный редактор. Оформляли его Юра Красный и Алеша Пушкарев, художники следующего за нашим курса. Все сочинения каллиграфически переписала поражавшая своей тонкой красотой студентка-художница явно японского происхождения, у которой был роман с Юрой. Успеха журнал, впрочем, не имел, и первый номер остался единственным. Все же это тоже свидетельствовало о свободной творческой атмосфере в институте, хотя за его пределами начал во всю силу действовать идеологический террор, знаменем которого была газета ЦК партии «Культура и жизнь».