Жены и любовницы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд Страница 27

действительности она скорее гордилась тем, как влияла ее удивительная красота на людей. Дюма говорил, что иногда она принимала ванну в присутствии толпы зрителей. Однако на этом этапе ее карьеры существовали факторы, помимо стыдливости, которые надо было принять во внимание, и страдания Маргерит в течение всего следующего дня были настолько явными, что по крайней мере два актера, в том числе сам Тальма, заметили это и сделали вывод, что у нее возникли серьезные проблемы с руководством театра.

Мадемуазель Жорж, должно быть, представлялось, что любой ее поступок будет связан со значительным риском, на что бы она ни решилась.

Если она откажется от приглашения, то может не только упустить шанс, который, возможно, не повторится, но — что еще более важно — поставит под угрозу источник своего благополучия, получения хлеба с маслом. В то время ей еще не было известно, что мужчина, подпавший под ее чары, был еще менее злонамерен, чем она сама. Но зато Маргерит отлично сознавала, что он один представляет собой источник, из которого проистекают все блага, и что он был самым выдающимся покровителем театра, в котором она выступала. С другой стороны, если она примет приглашение и станет наложницей Наполеона, то навлечет на себя злобное соперничество многих своих товарок, трагедийных артисток. Стоит ли из-за всего этого заводить связь, которая могла продлиться меньше одной недели?

Помимо того, надо было подумать о запоздалых ухаживаниях князя Сапеги. Князь уже облагодетельствовал ее своим покровительством и материальными выгодами, а взамен попросил разрешения только поцеловать кончики ее пальцев. Несомненно, он рассчитывал на большее и был согласен ждать благоприятного случая. Однако он не мог состязаться с первым консулом, как не мог сделать этого и никто другой во всей Европе. И обстоятельство сие тоже следовало принять во внимание. Если она отправится в Сен-Клу, то ей придется отказаться от князя (как, впрочем, и от любого другого возможного покровителя), который открыто объявил о своих притязаниях с тех пор, как из Парижа уехал брат Люсьен Бонапарт.

Перед юной актрисой возникла сложная дилемма. Но служанка Маргерит — Клементина, девушка, с которой она сразу же решила посоветоваться, просто удивилась, что хозяйке понадобилось советоваться! Клементина прямо заявила, что любая актриса «Комеди Франсез» дико обрадовалась бы, если бы получила такое послание через Константа, и что было бы безумием со стороны мадемуазель Жорж игнорировать его или направить (как она предполагала сделать) ответное послание и, сославшись на болезнь, сообщить, что она не сможет прийти.

После беспокойной ночи Маргерит вынуждена была согласиться со своей служанкой, но, несмотря на это, отправилась вечером в театр в ужасно расстроенном состоянии. Она не была занята в спектакле, и одна из актрис, мадемуазель Вольнэ, заглянула в ее ложу поболтать. Увидя, что мадемуазель Жорж одета для торжественного выхода, она спросила, собирается ли та смотреть спектакль до конца. Маргерит ответила отрицательно, потому что у нее-де встреча.

Тогда мадемуазель Вольнэ сказала, что у нее тоже свидание и что она уйдет из театра в девять. После такой словесной разведки они стали восхищаться туалетами друг друга и пожирать друг друга взглядами, как пара гладиаторов, когда каждый ждет ошибочного шага другого. Этот обмен любезностями особенно запомнился мадемуазель Жорж потому, что она случайно узнала, куда именно отправлялась Вольнэ в тот вечер. Та же со своей стороны не имела такого преимущества. В действительности Вольнэ собиралась провести ночь с доблестным генералом Жюно, ставшим в то время губернатором Парижа, и мадемуазель Жорж язвительно заметила, что свидание этой парочки затянулось довольно надолго, а впоследствии у Жюно появилось несколько детей, которые фактически ему не принадлежали!

В восемь часов служанка Клементина заглянула в ложу и сообщила своей хозяйке, что Констант уже дожидается ее у двери на сцену.

Маргерит спустилась и села в экипаж, которым управлял кучер Наполеона, известный всему Парижу своим умением лихо сидеть на козлах независимо от количества выпитого спиртного во время долгих ожиданий своих пассажиров.

Поездка в Сен-Клу проходила оживленно. Пьяный как сапожник Кесар гнал лошадей бешеным галопом, и отчаянная тряска в экипаже отнюдь не успокоила нервы мадемуазель Жорж. Наконец она взмолилась перед молчавшим Константом, прося повернуть карету, отвезти ее домой и сообщить Наполеону, что она нездорова. Если он согласится, заметила девушка, то она обещает приехать в другой раз.

Констант просто причмокнул и заметил: «Вряд ли!»

Когда его спутница запротестовала, указывая, что от ужаса она просто оцепенела и не сможет произнести ни слова и первый консул поэтому прогонит ее как идиотку, его громкое причмокивание переросло в хохот, после чего он заметил, что, как только она лично встретится с Наполеоном, она тут же поймет, что ее страхи необоснованны.

«Он не только дожидается вас с живейшим нетерпением, — успокаивал ее камердинер, — но и на самом деле очень добрый малый».

Получив такие заверения, мадемуазель Жорж была вынуждена успокоиться, и, когда они прибыли во дворец, Констант провел ее через оранжерею к окну спальни, выходившему на террасу. Там их дожидался Рустан, мамелюк консула.

Рустан достался генералу после Египетской кампании. Как и другие мамелюки, которых привели в восторг натиск и блеск, он поступил на службу к завоевателю и верно служил ему на протяжении всех лет империи, не только достойно сражался в дюжине походов, но и в промежутках между ними выполнял обязанности личного охранника Наполеона. Он обычно составлял компанию Константу, когда дело касалось доставки молодых дам к его хозяину и возвращения их домой. Его восточное происхождение, должно быть, особенно подходило для такого рода занятий.

Рустан задернул штору и прикрыл окно, а Констант отправился к Наполеону, чтобы доложить о прибытии звезды.

Семнадцатилетнюю актрису вновь охватили приступы паники, когда она осталась одна в огромной, богато украшенной комнате. Меняя Мальмезон на Сен-Клу, Наполеон заметил, что «комнаты там выглядели не так официально и вполне подходили для содержанок». У Маргерит было время проверить это утверждение. Она увидела зеленые шелковые шторы, большой диван перед камином, яркий свет огромных люстр, одна из которых нависала над основным предметом мебели — просторной кроватью.

Пока она раздумывала над тем, что под таким созвездием огней можно разглядеть даже небольшую красную точку, в комнату вошел Наполеон, одетый в зеленый форменный мундир, белые до колен бриджи и шелковые чулки. Он подошел к ней с чарующей улыбкой и сразу поднял ее вуаль, подарок лишившегося надежды обладать ею князя Сапеги. Он бесцеремонно кинул ее на пол. Маргерит не только не приободрилась от такого надменного поступка, но вся задрожала.

«Вы