Котэ Махарадзе - Репортаж без микрофона Страница 27

Авторы этих писем вооружены кто маленькими, легкими стрелами; кто стрелами побольше — для того чтобы наносить более чувствительные раны; кто копьями — чтобы удар запомнился надолго; кто бомбами замедленного действия — сиди, мол, и дрожи, вот-вот взорвется. Иные стрелы пропитаны ядом. Есть на вооружении даже ружья с погнутыми стволами — для выстрелов из-за угла.

Мишенью обычно избирается тот же репортаж, за который другие авторы писем благодарят. И вот кто-то присылает строки, полные восхищения твоей удивительной объективностью, а кто-то ругает на чем свет стоит за те же высказывания…

Со временем мне открылась некоторая закономерность, присущая этим едким посланиям: объяснить это можно лишь субъективностью самих авторов писем. Не дай Бог, если твои настроения не совпадут с их болельщицкими импульсами, заквашенными на личных симпатиях.

Хотите пример? Извольте. Играли «Спартак» и «Динамо» (Тбилиси). Для армии поклонников «Спартака» ты должен был восторгаться только Дасаевым и Черенковым, не замечая успешной игры соперников. А для тбилисцев все наоборот: достойны упоминания лишь Кипиани, Чивадзе, Шенгелия… К тому же и сам ты — грузин, разве не ясно, как нужно комментировать матч? Да еще, кроме всего прочего, дело усложняется противоречивыми мечтаниями других болельщиков. В Киеве ждут — не дождутся поражения «Спартака» — ведь тогда вперед выходят динамовцы Киева! А болельщики из Минска спят и во сне видят иной результат — ничью, после которой обе команды теряют по одному очку. Ленинградцам же необходимо поражение тбилисцев — тогда им «светит» бронза. А в Ереване ждут проигрыша тбилисцев с разницей в два и больше мяча, иначе этот матч теряет для «Арарата» всякий смысл… Вы думаете, это все? Нет, нет, не спешите! Следующая встреча «Спартака» — в Одессе, и если сегодня судья покажет Юрию Гаврилову желтую карточку, она будет уже второй, и Гаврилов пропустит матч с «Черноморцем». А желтой карточки в адрес Шенгелия ждут в Донецке, ведь без него легче одолеть тбилисцев через несколько дней. И это еще не все.

В Баку ждут дифирамбов в адрес своего любимца, судьи Всесоюзной и Международной категории Азимзаде. Ничего, что команда не на высоте, зато лучший судья — наш! Это поважнее, чем бестолковая беготня двадцати двух полуголых мужиков вокруг одного мяча.

Хоть в клочья разорвись! Всем угодить невозможно, и обиженными остаются то одни, то другие. Единственное, что остается комментатору — быть выше всего этого, не изменять высокому принципу объективности. Сказать это легче, чем сделать, но смею утверждать, что и полная объективность — тоже не спасение от нападок.

Вспоминается телевизионное выступление чародея шахматной игры Михаила Таля накануне финального матча на звание чемпиона мира между Т. Петросяном и Б. Спасским. Ровно час говорил Таль о предстоящем матче. Говорил, как всегда, интересно. Глубоко и с любовью анализировал игру претендентов, демонстрировал их лучшие партии, то и дело прибегая к испытанному оружию своих искрометных выступлений — юмору. Никаких далеко идущих выводов, прогнозов, никаких гаданий по поводу личности возможного победителя. И, слушая Таля, я — человек, «орудием производства» которого во всех областях является именно слово, устная речь, — чувствовал не только восхищение его тактом, но даже в некотором роде профессиональную зависть.

В тот день М. Таль выступал с блеском. И что же! Через неделю-другую посыпались в редакцию письма. Их можно было четко разделить по двум лагерям. Общий настрой писем из Ленинграда и Ленинградской области был таков: «Если М. Таль так не любит Б. Спасского, так стоило ли накануне матча на звание чемпиона мира давать слово именно ему?» Писем из Армении приходило больше, и они были строже: «Стыд и срам Талю! Не любит Петросяна, так пусть не выступает перед всей страной. Это же морально-психологический пресс перед самым матчем!»

Бедный гроссмейстер! В какую переделку он попал! И за что? Десятки миллионов телезрителей, смотревших эту передачу, не дадут соврать: анализируя партии двух своих друзей-коллег, он ни на йоту не склонился в своих симпатиях ни к одному из них.

М. Таль выступает нечасто, раз или два в год. Каково же тем, кто ведет 3–4 репортажа в неделю! За месяц — 15–25, за год — 150–200, а за десятилетия — тысячи репортажей. Сколько же это писем с обвинениями в необъективности?

Сейчас, просматривая письма прошлых лет и прочитав несколько строк, чтобы уловить тон письма, я могу догадаться, о каком матче идет речь, только взглянув на обратный адрес. Если письмо из Ленинграда либо из Киева и меня благодарят за «удивительную объективность», достойный подражания такт и благожелательность к команде гостей, значит, это о матче тбилисцев с одной из московских команд.

Если мне под руку попадается гневное письмо с обвинением в необъективности, скажем, в матче минчан и тбилисцев, то на конверте значится либо Минск, либо Тбилиси.

Самое же обидное обвинение, вызывающее особую боль и горечь, — это когда меня винили в необъективности по отношению к родному «Динамо».

Я выработал в себе умение максимально спокойно воспринимать беспочвенные упреки, в том числе и от тех людей, которых раздражает мой грузинский акцент. Но каково, если дома, на своей земле, сталкиваюсь с обвинением в холодной бесстрастности по отношению к тбилисским динамовцам?.. Когда я впервые услышал это, улыбнулся, подумал, шутка. Нет, оказалось, не шутка.

Что же получается? Стоит чуть-чуть склониться в симпатиях к своим — на тебя обрушивается лавина упреков со стороны, и наоборот, стоит быть подчеркнуто беспристрастным, корректным — тебе отказано, не больше, не меньше, в патриотизме.

Но вернемся к начатому разговору. У классика грузинской литературы Константинэ Гамсахурдиа есть такая фраза: «Если хочешь убить человека, обвини его в том, против чего сам он борется всю жизнь!» И я испытал нечто подобное… Вся моя жизнь посвящена служению искусству и спорту. Идеалом творческой судьбы я считал знаменитого исполнителя роли Яго, английского актера Эдвина Гурца, которого прямо на сцене застрелил из револьвера потерявший контроль над собой, разгневанный человек из публики. Убийца тут же застрелился, и им вместе воздвигли памятник с надписью: «Великому творцу и великому зрителю».

А какой актер не завидовал славному концу великолепного Хмелева, внезапно умершему в гриме и костюме Ивана Грозного в ложе МХАТа? Завистью можно назвать и мои чувства в отношении футбольных болельщиков, чрезмерно эмоциональных, возбудимых, которых во время матчей «Скорая» увозит со стадиона в больницу. Тем больнее было выслушивать несправедливые упреки…