Павел Фокин - Чехов без глянца Страница 27

Андрей Дмитриевич Дросси, гимназический това­рищ Чехова:

Посещение театра учащимися тогда строго пресле­довалось. Допускалось хождение в театр только с родителями и то с особого каждый раз разреше­ния гимназического начальства. На галерею же вход был безусловно воспрещен, но мы ухищрялись всякими способами проникать туда чуть ли не каж­дое представление, прекрасно зная, что надзира­тель гимназии непременно заглянет на галерею, как это бывало всякий раз.

Чтобы не быть узнанными, мы с Антоном Павло­вичем прибегали нередко к гримировке. Странно было видеть молодые лица с привязанными боро­дами или бакенбардами, в синих очках, в отцов­ских пиджаках, восседающих на скамьях галереи.

Иван Павлович Чехов:

Когда мы шли в театр, мы не знали, что там будут играть. — мы не имели понятия о том. что такое драма, бпера или оперетка, — нам все было одина­ково интересно. <...>

Идя из театра, мы всю дорогу, не замечая ни пого­ды, ни неудобной мостовой, шли по улице и ожив­ленно вспоминали, что делалось в театре.

19S0

А на следующий день Антон Павлович все это ра­зыгрывал в лицах.

Александр Леонидович Вишневский:

Бывало, он перед спектаклем собирал нас и рас­толковывал нам содержание пьесы, которую нам предстояло смотреть. А на другой день происхо­дили дебаты в товарищеском кружке по повод)' ви­денного.

Иван Павлович Чехов:

Потом, когда Антон Павлович был постарше, он страшно любил Московский Малый театр. Как-то проездом мы были в Москве и узнали, что в этот день Ленский играл Ричарда III. Мы побежали в кассу, но там остались билеты только в первом ря­ду. Антон Павлович недолго колебался: мы сложи­ли все, что у нас было, долго шарили по всем карма­нам и вечером важно сидели в первом ряду; зато де­нег ни у меня, ни у Антона Павловича не осталось ни копейки, что отразилось на нас жестоко на сле­дующий день.

Антон Павлович Чехов. Из письма А. С. Суворину. Москва. 18 ноября 1888 г.:

Можно не любить театр и ругать его и в то же вре­мя с удовольствием ставить пьесы. Ставить пьесу я люблю так же, как ловить рыбу и раков: закинешь удочку и ждешь, что из этого выйдет? А в Общество за получением гонорара идешь с таким же чувст­вом, с каким идешь глядеть в вершу или в вентерь: много ли за ночь окуней и раков поймалось? Забава приятная.

Игнатий Николаевич Потапенко:

Он часто говорил об особом авторском психозе, которым заболевает человек, ставящий пьесу.

— Я сам испытал это, когда ставил «Иванова», — го­ворил он и описывал болезнь: «Человек теряет себя, перестает бы ть самим собой, и его душевное состоя­ние зависи т от таких пустяков, которых он в другое время не заметил бы: от выражения лица помощни­ка режиссера, от походки выходного актера... Актер, исполняющий главную роль, надел клетчатый галстук, а автору кажется, что тут нужен черный. Пуб­лика, может быть, совсем не замечает галстука, а ему, автору, кажется, что она не видит ни декорации, ни игры, а только галстук, и что это ужасно, и что гал­стук этот погубит пьесу.

Бывает и хуже: актриса — ломака, вульгарнсйшая из женщин, раньше он не мог выносить ее голоса, у него делались спазмы в горле, когда она с ним ко­кетничала. Но вот ей аплодируют, она тянет пьесу к успеху, и он, автор, начинает чувствовать к ней нежность, а в антракте подбегает к ней и целует ей ручки...

А вот идет главная сцена, на которую он возложил все надежды. В зале кашляют, сморкаются. Ни ма­лейшего впечатления, ни хлопка... Автор прячет­ся в темной норе, среди старых декораций, и ре­шает никогда отсюда не выйти и уже ощупывает свои подтяжки, пробуя, выдержат ли они, если он на них повесится.

И никто этого не понимает. И те не понимают, что приходят за кулисы „утешать" автора, и даже поздравляют с успехом. Они не подозревают, что перед ними временно-сумасшедший, который мо­жет наброситься на них и искусать их. Человек с более или менее здоровой нервной орга­низацией выдерживает это потрясение, понемно­гу отходит, и дня через три его можно перевести в разряд „выздоравливающих", но иных это потря­сает на всю жизнь. Вот это и случилось с Иваном Леонтьевичем.

Нет, вы посмотрите, что ему театр? Да он его да­же, в сущности, не любит, почти не бывает в нем и не знает ни актеров, ни актрис, а пишет об акте­рах и актрисах.

Константин Сергеевич Станиславский:

Антон Павлович любил прийти до начала спектак­ля, сесть против гримирующегося и наблюдать, как меняется лицо от грима. Смотрел он молча, очень сосредоточенно. А когда какая-нибудь проведенная на лице черта изменит лицо в том направлении, ко­торое нужно для данной роли, он вдруг обрадуется и захохочет своим густым баритоном. И потом опять замолчит и внимательно смотрит.

Табак, напитки и закуски

Антон Павлович Чехов. Из письма Ф. О. Шехтелю. Мелихово, Iо марта 1893 г.:

Дорогой Франц Осипович, можете себе предста­вить, я курю сигары. Бросил в прошлом году табак и папиросы и курю сигары. Нахожу, что это гораз­до вкуснее, здоровее и чистоплотнее, хотя и доро­же. Вы специалист по сигарной части, а я еще неуч и дилетант. Будьте ласковы, научите меня: какие си­гары курить мне и где в Москве я могу покупать их? Теперь я курю сигары петербургского Тен-Кате, на­зываемые «F.I Armado, Londres», внутреннего при­готовления из выписанных гаванских Табаков, крепкие. <...> К ним я привык. Нет ли чего-нибудь подходящего в Москве? За 6 р. 50 к. хороших сигар не достанешь, правда, но что делать? Ich habe kein Geld[5]. Пожалуй, я не прочь заплатить и десять руб­лей за сотню, но не дороже. Вообще дайте соответ­ственный совет. Скажу большое спасибо. Тен-Кате обещал высылать наложенным платежом, но ведь это такая возня, такая скука. Лучше уж махорку ку­рить, чем на почту ездить.

Антон Павлович Чехов. Из письма Ф. О. Шехтелю. Мелихово, 26 марта 1893 г>

Я курю по 3-4 сигары в день, но сейчас не в оче­редь закурил рижскую. Весьма приятно и весьма похвально, как говорят попы. Вкусно.

Федор Федорович Фидлер. Из дневника:

и февраля 1895. О своей диете рассказал следую щее: «Если я плотно поем или выпью рюмку водки, то уже не могу работать; поэтому за обедом я съедаю лишь несколько ложек супа, но зато как следует ужинаю и затем сразу же ложусь спать».

Елена Михайловна Шаврова-Юст (1874-1937), пи­сательница, корреспондентка Чехова: Вообще же он был очень воздержан и мало ел. — Для писания надо прежде всего избегать сытос­ти, — говорил он часто.

Иногда, во время какой-нибудь поглощавшей его литературной работы, он пил утром только кофе, а за обедом — чашку бульона. <...> Это нисколько не мешало ему понимать толк в раз­ных тонкостях гастрономии и любить хорошую кух­ню. <...> В вопросах кулинарии, как и во многих дру­гих жизненных вопросах и вкусах, Чехов был очень разборчив. Ему очень нравилась тонкая француз­ская кухня, и ничего не было так противно ему, как то усиленное питание, на котором, главным обра­зом, основывалось лечение его болезни, особенно в последние годы.