Сергей Базунов - Бах. Моцарт. Бетховен Страница 27

ЛЕОПОЛЬД МОЦАРТ, ИГРАЮЩИЙ НА СКРИПКЕ. МАТИАС ГОТФРИД ЭЙХЛЕР

Через год по возвращении в Зальцбург Моцарту поручено было от имени Марии Терезии сочинить оркестровую серенаду с пением и хорами по случаю бракосочетания эрцгерцога Фердинанда с принцессой Моденской. Торжество предполагалось праздновать в Милане, куда наши путники, едва успевшие вернуться, снова направились. Они поселились в комнате, где соседями их были два виолончелиста, гобоист и учитель пения, целый день дававший уроки. Такая обстановка не располагала к работе, но Моцарт не унывал: «Так веселее работать, – шутил он, – это дает идеи». Серенада мальчика совершенно затмила собой оперу другого композитора – Гассе, написанную к тому же торжеству. Эрцгерцог и эрцгерцогиня из ложи рукоплескали молодому автору и кричали: «Bravissimo, maestrino!» В продолжение празднеств серенада была повторена несколько раз. Моцарт, кроме денег, получил золотые часы, осыпанные бриллиантами и украшенные портретом Марии Терезии. Пребывание в Италии немного дало денег Моцартам, но они приобрели симпатии итальянской публики, дружбу многих выдающихся людей и музыкантов, а главное – наш юный герой вернулся в Зальцбург, увенчанный итальянскими лаврами – в то время самыми драгоценными.

Последующие затем годы не представляют особого интереса в жизни Вольфганга. Время в Зальцбурге потекло в строго определенном порядке, среди серьезных разнообразных занятий: Моцарт давал уроки, играл в капелле, упражнялся на органе, скрипке и фортепиано. Так проходил его день; вечер посвящался отдыху, чтению и друзьям. Из ребенка Моцарт превратился в юношу и хотя утратил миловидность детского возраста, но сохранил всю обаятельную прелесть своего нрава. Общительный, остроумный, он был всеобщим любимцем, ему открывались двери всех домов, и всюду, где он появлялся на вечеринках, на балах или маскарадах, до которых был большой охотник, – он становился душою общества. Рассказывают, как однажды, переодевшись сельским цирюльником, он забавлял всех пирующих на деревенской свадьбе. Моцарт сохранил свою любовь к шалостям и проказам и в этом отношении был истым зальцбуржцем, которые отличались необыкновенною любовью к развлечениям и обладали особым умением доставлять себе много удовольствия на маленькие средства. Зальцбург с его причудливыми, фантастическими постройками, расположенный среди живописной, роскошной природы, служил благоприятной обстановкой для младенческих лет Моцарта: красота местности отразилась на гармоническом строе его души, и он на всю жизнь сохранил страстную любовь к природе. Лучше всего сочинял он на открытом воздухе, среди зелени. Но Моцарт давно уже вышел из детского возраста; гений его, выросший вместе с ним, жаждавший проявиться во всей своей силе, не находил себе ни простора, ни пищи в Зальцбурге. Маленький провинциальный городок, лишенный театра и других духовных интересов, не мог удовлетворить Моцарта ни строем своей жизни, ни своим обществом. Единственное и любимое развлечение зальцбуржцев состояло в стрельбе по цели. Каждое воскресенье они отправлялись за город и изготовляли новые раскрашенные мишени, на которых обыкновенно изображалось самое выдающееся событие в Зальцбурге за истекшую неделю. Так, одна молоденькая девушка имела несчастье упасть с лестницы в очень смешном положении; в следующее же воскресенье она красовалась на мишени и послужила целью не только для стрельбы, но также для острот, которыми зальцбуржцы любили сопровождать свою игру. Знакомые составляли между собой род кружка стрелков; у них даже существовала особая касса, взносы которой шли на доставление кружку всевозможных развлечений. В этих играх участвовали большие и малые, старики, женщины и дети; Моцарт, конечно, не отставал от других, предаваясь этой забаве всей душой; тем не менее пустота зальцбургской жизни томила его все сильнее, и, по мере того как зрел и развивался его гений, он своим душевным строем, своими взглядами, вкусами все более и более расходился с местным обществом: его гений не находил себе приюта ни среди аристократии, ни среди своих товарищей.

Зальцбургские аристократы, люди необразованные, никогда не выезжавшие за пределы своего города, отличались крайним невежеством и грубостью, соединенной с надменностью; тем большей ограниченностью интересов и познаний отличалось низшее сословие, к которому принадлежал Моцарт по происхождению. Товарищи его по искусству – музыканты – принадлежали к такому разряду людей, что Моцарт впоследствии не мог без отвращения о них вспомнить и, вырвавшись на свободу из их общества, писал отцу, что музыканты – главная причина, заставляющая его ненавидеть Зальцбург: «Ведь ни один порядочный человек не может с ними жить, их надо стыдиться». Моцарт, объехавший чуть не всю Европу еще в детстве, во время путешествий вращавшийся в самых высших и интеллигентных кружках всех европейских столиц, страшно тяготился окружавшей его средой, главными интересами которой были сплетни и интриги. Его высокий, чистый гений требовал другой обстановки и другой деятельности.

Положение Моцарта было пока очень незавидно: он оставался все тем же первым скрипачом в придворной капелле, состав которой был далеко не блестящий. Архиепископ Зальцбургский Иероним, человек крайне завистливый и черствый, питавший особенную неприязнь к Моцарту, не давал ему ходу, хотя отлично знал ему цену. Со своими подчиненными Иероним обращался необыкновенно грубо, не терпел возражений и говорил им он вместо ты. Его внешность не располагала к себе: небольшой рост, болезненный вид, маленькие серые глаза, взгляд которых, казалось, пронизывал человека насквозь. Левый глаз был почти всегда закрыт. Он чувствовал почтение только к людям высокого роста и внушительного вида; ни тем, ни другим не обладал тщедушный Моцарт. Кроме того, Моцарт был зальцбуржец, что в глазах архиепископа составляло крупный недостаток: ведь зальцбуржцы противились восшествию его на престол; он помнил это и платил им ненавистью всю жизнь. В своей капелле он покровительствовал итальянцам, тем более что в то время по всей Германии царило музыкальное владычество итальянцев: им давались лучшие места и большие оклады, тогда как на соотечественников, даже самых выдающихся, не обращалось никакого внимания. Моцарт нравственно задыхался в Зальцбурге и от души его ненавидел. Отец, отлично понимавший страстное желание сына вырваться отсюда, сознавал, что гений его заглохнет в таком мертвом царстве. Всю свою жизнь, энергию и труды Леопольд Моцарт посвятил одной цели: правильному развитию вверенного ему судьбой гения; самопожертвование его в этом отношении не имело границ, тем более в таком критическом положении он не остановился бы ни перед чем; он решился на самую тяжкую и горькую жертву – расстаться с сыном и отправить его за границу. Мало того, он решился расстаться со своей горячо любимой женой, с которой не разлучался ни разу во все время их счастливого супружества, и дать ее в спутницы молодому беспечному сыну. Добрая мать, не обладавшая ни таким светлым умом, ни такой твердой волей, как ее муж, не могла, конечно, заместить его при сыне, так же как не могла быть руководительницей его поступков; но Леопольд Моцарт верил, что присутствие уважаемой, любимой матери воздержит Вольфганга от опрометчивых и ложных шагов и охранит его душу от соблазнов, против которых так трудно бороться одинокому неопытному молодому человеку в чужих странах. Обоим путешественникам вменялась в обязанность крайняя бережливость: средства их были более чем ограничены; пришлось даже занять в долг, чтобы обставить их с должным комфортом. Все произведения Вольфганга были вновь начисто переписаны и переплетены в маленькие тетради для большего удобства; куплена хорошая дорожная карета, так как Моцарту подобало путешествовать не как бедному, неизвестному музыкантишке, а как уважаемому и знаменитому артисту. Когда все приготовления были окончены, Леопольд наткнулся на непредвиденное препятствие: архиепископ отказался дать Моцарту отпуск, говоря, что нечего ему разъезжать по чужим странам и собирать милостыню. Тогда Леопольд решился на рискованный поступок и потребовал отставки сына, что, конечно, возбудило страшный гнев архиепископа, который угрожал лишить Леопольда его места при капелле; но Леопольд готов был все перенести для блага сына, и силы только тогда оставили его, когда двинулась карета, увозившая тех, кто ему был дороже всего на свете; в изнеможении упал он на стул, забыв в своем горе благословить их на дальний путь. Но тотчас же вспомнил, подбежал к окну и послал свои благословения вслед уезжающим. Наннерль заболела от слез и лежала весь день в постели; только к вечеру она оправилась и пришла развлечь своего осиротелого отца игрою в пикет. К счастью для семьи, архиепископ одумался, и Леопольд остался при капелле.