Гэри Ван Хаас - Юность Пикассо в Париже Страница 27

Гертруда подбежала к Феликсу и, притворяясь обеспокоенной, стала стирать пятна с его пиджака, изо всех сил стараясь удержаться от смеха.

– Ох, Феликс! Когда же вы наконец научитесь разбираться в людях? Этот парень – не из тех, кем легко манипулировать. Поймите: далеко не каждого можно запугать!

Негодующий Феликс оглядывал комнату, желая убедиться, что Пабло поблизости нет.

– Я покажу этому черномазому коротышке, что мне можно, а чего нельзя! – кипел он, вытирая лицо льняной салфеткой. – Нет, это еще не конец…

Глава 25

Цирк Медрано

В 1904 году Пабло отказался от цветовой палитры и тем «голубого периода» и обратился к образам ярмарочной площади и цирковых представлений. Изображая эти сюжеты, он использовал большое разнообразие оттенков разбеленного красного. Именно поэтому новый период его творчества стали называть «розовым». Все образы «розового периода» Пабло видел воочию в цирке Медрано, а также на улицах города и в его предместьях, где кочующие группы акробатов, музыкантов и клоунов устраивали короткие представления. Образы циркачей часто использовались художниками и поэтами прошлого: и романтиками, и символистами, от Домье и Сера до Бодлера и Рембо, в произведениях эти люди, отвергнутые обществом, постоянно пребывают в состоянии меланхолии.

Бродячие цирки и их артисты стали для Пабло любимыми предметами изображения, интерес к которым разделял его новый друг Гийом Аполлинер. И поэт, и живописец, обращаясь к образам бродячих актеров, людей без роду, без племени, которых Пикассо представил на картинах «Девочка на шаре» (1905) и «Актер» (1905), намекали на положение художника в современном обществе. Пабло вполне определенно отождествил себя и Аполлинера с циркачами в работе 1905 года «Семья акробатов», где он написал себя в образе Арлекина, а Аполлинера – в виде силача.

В поэзии Аполлинера образ акробата окружен аурой таинственности и волшебства, как и на картинах Пабло. В своих работах маслом, акварелью, гуашью, на рисунках и гравюрах художник представляет актеров во время отдыха, часто – в теплой, душевной домашней обстановке. При этом он передает убогий антураж их жизни и сохраняет за ними традиционную роль «непризнанных художников».

Теплой ночью под светом газовых ламп на маленькой улице, отходящей от бульвара Монмартра, расположились балаганы цирковых артистов. В этих балаганах давали представления, развлекая любопытствующих прохожих, жонглеры, клоуны и музыканты. Всё вместе представляло собой оживленную, веселую сцену с немного потрепанными декорациями – эдакий цирк для бедняков.

Громогласный циркач, стоя перед своим убогим балаганом с вывеской «Научный музей», зазывал прохожих. На голове этого мужчины лет сорока с длинными усами красовалась соломенная шляпа, нахлобученная поверх рыжего кудрявого парика.

– Смотрите, смотрите! – зазывал он. – Дамы и господа, смотрите! Здесь у нас – Берта, ребенок с двумя головами, Волосатая Дама, Человек-Змея и еще много чего. Заходите, не пожалеете!

Дама солидного вида, лет шестидесяти, подошла и уставилась на уродцев, изображенных на фотографиях, которые были приколоты у входа в балаган.

– Как вы смеете показывать публике подобные вещи?! – возмутилась дама. – Это отвратительно. И есть же люди, которые за это платят!

Пабло и Фернанда проходили мимо и остановились, чтобы послушать.

– Послушайте, мадам: я здесь работаю, – объяснил зазывала. – Всем нам надо как-то зарабатывать на жизнь. Идите своей дорогой!

Дама увидела Пабло и Фернанду и решила заручиться их поддержкой, а вокруг уже собралась небольшая толпа.

– Это непристойно, – продолжала она. – Этот так называемый артист использует бедных, несчастных созданий, чтобы набивать свой карман. Это же противозаконно, согласны?

Пабло, закатив глаза, посмотрел на Фернанду.

– Вообще-то, мадам, не согласен, – возразил он. – То есть я понимаю, что вы хотите сказать, но я с вами не согласен. Подумайте сами: как, по-вашему, эти «бедные несчастные создания» выживут без выручки от этих представлений? Вы что, намерены их кормить? Или это будет делать правительство? Как бы не так!

Толпа зааплодировала Пабло за разумный ответ. Смешной лилипут и полная бородатая дама вышли из-за занавесок и встали рядом с хозяином, как бы защищая его.

– Убирайся, старая ведьма! Уходи!.. – крикнул лилипут. – Ты всех распугаешь!

– Да, иди прочь! Сама ты старое несчастное создание, – выпалила бородатая женщина.

И разгневанная дама, подобрав юбку, удалилась. А лилипут повернулся к Пабло и пожал ему руку.

– Здорово мы прогнали эту старую каргу – а, Пабло?

За долгое время, которое Пабло провел здесь, рисуя этих славных людей, они с Фернандой перезнакомились решительно со всеми, и теперь артисты относились к ним как к своим, потому что это сообщество циркачей было своего рода большой семьей. От многих из них отказались родственники, общество не желало их принимать, а обычные люди избегали несчастных. Заботиться о них было некому, и они пытались самостоятельно себя обеспечить. На этой равнодушной планете подобное притягивает подобное, и изгои собирались вместе, создавая собственный маленький мир. Отверженные большинством, но нашедшие поддержку друг в друге, они выживали, несмотря ни на что.

Пабло и Фернанду здесь все принимали радушно.

– Фернанда, ты великолепна, как всегда, – сказал хозяин одной из палаток. – Вас недавно разыскивали Жан и Мари. Они сейчас у себя.

Пабло взял Фернанду за руку, и они пошли вдоль палаток, останавливаясь время от времени, чтобы с кем-нибудь поздороваться и поболтать.

– Я так рада, что твои картины стали светлее! Теперь они уже не такие суровые – да и ты сам повеселел, – сказала Фернанда. – Думаю, тебя вдохновили эти еженедельные походы в цирк.

Пабло остановился и поцеловал возлюбленную.

– Это – твоя заслуга.

Фернанда ткнулась носом в его шею, и они пошли дальше, наслаждаясь всеми запахами, видами и звуками этого маленького циркового братства. Здесь, среди людей, изгнанных из общества, среди отверженных, Пабло находился в своей стихии. Именно здесь можно было особенно близко ощутить присутствие человеческого духа в его чистом виде. Молодой художник не испытывал к этим людям жалости, он их не стыдился, нет: его изумляла их жажда жизни, удивляла их способность переносить страдания и лишения, противостоять судьбе.

Пабло и Фернанда нырнули внутрь маленькой цирковой палатки, пол которой был покрыт опилками и грубыми рваными коврами. В углу стояла раскладная кровать с подушками, набитыми соломой. Этот спартанский интерьер освещали только свечи. Отблески падали на множество гирь и гантелей разных размеров и на мячи самых невообразимых цветов.