Анатоль Костенко - ЛЕСЯ УКРАИНКА Страница 27

Леся быстро сориентировалась в этих межпартийных перипетиях. Она остро осуждала соглашательство и предательство народных интересов, продемонстрированные «народовцами», с другой стороны, одобрительно отнеслась к радикалам и их журналу «Народ».

Леся Украинка — М. Драгоманову. 17 марта 1891 года, из Вены. «Только приехав и увидев, как здесь живут люди, я лучше поняла галицийские дела и отношения. То, что на Украине виделось нужным, хорошим, предельным, — то же, применительно к здешней жизни, оказалось таким убогим, нелепым, ненужным, а то и вредным. Вокруг знаменитой «угоды» (соглашения. — А. К.) больше разговоров поднялось у нас на Украине, потому что мы сами придумали: то-то благодать — и две русские гимназии, и правительственная корреспонденция на нашем языке, и защита со стороны правительства против поляков — теперь нам уже «и сам черт не брат…». Оставалось только заплакать от умиления. Но мне теперь такой несчастной, легковесной и глупой представляется эта «угода», что стыдно за галичан, как они могли додуматься до такой глупости. Что касается «народовцев», то мне (и не только мне одной) их кривые дороги, quasiпатриотические возгласы и поклоны правительству опротивели, и даже не потому, что я раньше не представляла, какой вред приносят их поступки всему нашему делу, — просто чувство справедливости поворачивает меня прочь от такого «лояльного патриотизма». Пресловутая «политика», «лояльность», кривые дороги, ведущие к высокому идеалу, «почитание народной святыни», «умеренный либерализм», «национальная религиозность» etc., etc., - все это так утомило нас, молодых украинцев, что мы рады были бы выбраться куда-нибудь на чистую воду из того «тихого болота».

Галицийский вопрос волновал Лесю долгие годы. Не однажды возвращалась она к нему в статьях и особенно в письмах. Вмешивалась и непосредственно в галицийские и буковинские дела, когда приходилось бывать там. Она понимала, что «поповство вместе с клерикализмом еще сильно в Галиции, но тем более нужно с ним бороться, а не потакать ему, потому что оно может высосать из народа все здоровые жизненные соки. Галиция ныне уже не прежняя, — писала Леся, — соглашатели остались на бобах, потому что вся галицийская общественность, кажется, скорее бы с чертом помирилась, чем со шляхтою, в этом я уже уверена, потому что хорошо присмотрелась к здешним польско-русинским отношениям».

Художественно-эстетические дела в Галиции тоже обстоят неважно. Отсталость, заметная невооруженному глазу, особенно в сравнении с надднепрянской Украиной. И не где-нибудь, а в среде радикально настроенной интеллигенции.

«Здесь еще возможны споры, — пишет она брату Михаилу, — подобные таким: что лучше — Шиллер или новые сапоги, Венера Милосская или куль соломы и т. п… Ежедневно спорю с «сечевиками» о неоромантизме, о поэзии и вчера все же заставила их признать, что в литературе важнее портреты, а не фотографии (понимаешь разницу?), что без «выдумки» нет литературы, что подлинно реалистическим описанием можно назвать только то, которое перед глазами читателя создает яркую и выразительную картину… Из современных писателей они больше всего ценят Золя и ставят его выше остальных французских писателей, которых они, правду сказать… и не читали!»

Одним словом, Галиция мало порадовала Лесю. Впечатления несколько противоречивые (как-никак заметны хоть эфемерные конституционные свободы относительно украинского слова, австрийский цесарь не подписывает указов о запрещении украинской литературы и культуры, не рассылает циркуляры о том, что «нет, не было и быть не может никакого особенного малороссийского наречия…»), однако общий вывод был таков: произвол правительственных чиновников и польской шляхты, имевшей на местах больше фактической власти, чем сам Франц-Иосиф, а также униатское духовенство, собственная русинская реакция сводили на нет и эти мизерные свободы.

С такими мыслями продолжала Леся поездку на запад.

ВЕНА: НОВЫЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ

Ночью поезд миновал Краков, Одерберг, а утром приближался к Вене. Прогремел по Дунайскому мосту и через две минуты остановился под стеклянной крышей Северного вокзала. На привокзальной площади Косачевны увидели новейшее достижение техники, очередное «чудо» — электрический трамвай. Новенькие, окрашенные в ярко-красный цвет вагончики сверкали в лучах зимнего солнца. Рядом чинно выстроились одно- и двуконные экипажи. Ольга Петровна попросила извозчика ехать в гостиницу «Централь».

Обстоятельно выяснив, каким образом будет проходить лечение, переселились на квартиру в старой части города по улице Флориана: всего квартал до больницы, вблизи административных, учебных, научных и художественных заведений — различных министерств, Академии наук, университета, консерватории театров, музеев и т. п.

«Мы живем в старой, очень красивой части Вены, — писала Леся, — недалеко от нас начинается Burg[21] (императорский дворец и парк), там же Burg-theater,[22] недалеко ратуша (Rathaus[23]), все прекрасные здания разного стиля, они сплошь покрыты орнаментикой и украшены скульптурами так, что даже непривычно все это видеть. И когда эти люди успели столько всего понастроить? Статуи — словно фарфоровые игрушки — и, кажется, ничего не стоит накупить их десятками. Что ни дом, то кариатиды, атланты, маски, гении и бог знает что! Такого прекрасного города, как Вена, может, и в мире нет. А общественные здания, концертные залы, театры! Какие украшения, сколько скульптуры, живописи, орнаментики разнообразной — страх! Однако сколько ни пиши, всего не опишешь…»

Архитектура, высокий уровень культурной жизни — все это выдвигало Вену в те времена в число выдающихся городов мира. Не случайно существовала поговорка: Вена — музей искусства и колыбель музыки. Семисотлетняя столица Габсбургской империи поглощала богатства и таланты многих завоеванных и угнетенных ею народов. Она славилась такими древними архитектурными ансамблями, как знаменитый собор святого Стефана — прекрасным образцом немецкой готики, — который возводился, достраивался и перестраивался в течение веков. В основной части собора, воздвигнутой в XIV столетии, — южная башня, имеющая рекордную высоту среди подобных сооружений Европы — 137 метров. Внутри собор покоится на 18 сводах, украшенных многочисленными статуями.

Позже (XVII–XVIII вв.) архитектурный ансамбль Вены пополнился всемирно известными дворцами в стиле барокко: Шенбрунн, Бельведер, Шварценберг и др. Только выдающихся в архитектурном отношении театров Вена насчитывала двенадцать (большинство на полторы-две тысячи мест).