Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии Страница 27

— А что, если у него есть какая-нибудь слабость? — предположил Персиньи.

— Наведите справки!

Через несколько дней агент виконта вернулся в Арененберг с довольным лицом.

— У полковника Водрея есть слабость, — объявил он.

— Какая? — спросил принц.

— Он любит женщин…

Луи Бонапарт и Персиньи, улыбнувшись, переглянулись. Теперь они знали, как обеспечить себе поддержку ретивого полковника.

И вот в очередной раз женщине предстояло выйти из тени и написать еще одну страницу нашей истории.

Эту женщину отыскал Персиньи.

— Она должна быть красивой, умной, хитрой, бонапартистской, чувственной, не особенно строгого нрава, — объяснял Луи-Наполеон.

Виконт поклонился:

— Все эти качества соединены в одной женщине, с которой я познакомился в Лондоне. Ей двадцать восемь лет, она родилась в Париже, ее девичье имя Элеонора Бро. После учебы в парижской и миланской консерваториях она пела в Венеции и Лондоне. В 1831 году она вышла замуж за сэра Гордона-Арчера, военного комиссара при франко-испанском легионе. Потом она пела в Риме и Флоренции, где ее муж умер от тифа. Убежденная бонапартиста — ее отец был капитаном императорской гвардии, она возвратилась в Англию, где несколько раз выступила перед королем Иосифом. Вот там-то я ее и встретил в 1835 году…

Что-то вспыхнуло в сумрачном взгляде Луи-Наполеона:

— Какова она в обнаженном виде?

Персиньи, на воодушевление которого было приятно смотреть, стал описывать свою любовницу такими эпитетами, которые вполне подошли бы Сикстинской капелле…

Принц кивнул:

— А в постели?

На этот раз Персиньи с удовольствием стал делиться личными воспоминаниями и рассказал о непокорной и изобретательной натуре г-жи Гордон в области любовных утех. Картина показалась столь соблазнительной, что Луи-Наполеон выразил желание увидеться как можно скорее с такой исключительной женщиной и самому оценить ее достоинства.

— Где же она сейчас?

— В Баден-Бадене. У нее там 1 июля концерт. Я уже приобрел билеты…

В восторге от этой волнующей перспективы, Луи-Наполеон тут же велел везти себя в Готлибен, где и провел с предполагаемой дочерью Хадсона Лоува одну из тех ночей, которые в жизни мужчин не забываются.

Несколько дней спустя принц и Персиньи уже сидели в огромном зале казино в Баден-Бадене.

Занавес внезапно поднялся, и на сцену вышла дама солидных размеров. Рост ее приближался к отметке 1, 80 м. У нее были черные как смоль волосы, сверкающие огнем глаза, широкие, как у гренадера, плечи и гигантская грудь.

Луи-Наполеон, любивший женщин в теле, наклонился к Персиньи.

— С таким декольте, я полагаю, она может завоевать армейский корпус…

Г-жа Гордон запела. Ее густое контральто, ради усовершенствования которого она занималась фехтованием и стрельбой, заставляло дрожать люстры.

Слушая ее, принц высказался относительно будущего:

— Я знаю офицеров, — сказал он, — такая женщина могла бы соблазнить полковника. Кроме того, она сможет зачитывать прокламации.

После того как концерт закончился, принц приказал отнести ей трехцветный букет. Узнав, кто послал цветы, г-жа Гордон едва не лишилась сознания.

— Как я могу отблагодарить принца? — спросила она у посланного Персиньи человека.

— Приняв его этой ночью у себя.

В полночь Луи-Наполеон и Персиньи явились в гостиную г-жи Гордон.

Хозяйка дома со слезами на глазах кинулась перед принцем на колени.

Он галантно поднял ее с пола и с огорчением отметил про себя, что едва доходит ей до груди.

— Я, конечно, не музыкант, но мне нравится ваша манера петь, — сказал он, устремив на нее свои бесцветные и непроницаемые глаза, которые так нравились женщинам.

Певица ответила ему взглядом, способным растопить ледяное жилище эскимосов.

Но к счастью, очаровательная английская служанка объявила, что ужин подан. «Луи предложил даме руку, — рассказывает Альфред Нейман. — Певица ухватилась за нее и решительно прижала ее к себе. Луи стало жарко, и он почувствовал, как краснеет. Рука его обнаружила, что она не носит корсета. Г-жа Гордон не отпускала его до тех пор, пока они не расселись за маленьким столиком, и как только это произошло, она тут же прижала свою ногу к его ноге. Тщетно пытался Луи обрести свою ироничность. От него было мало проку за обедом, и лицо его сохраняло ледяное выражение. Г-жа Гордон ничего этого не заметила, а если и заметила, то стала лишь еще более возбужденной. Она ела, пила и давила на колено своего соседа, которому некуда было отодвинуться».

После десерта г-жа Гордон заявила, что ей необходимо поговорить с принцем наедине. Персиньи встал, раскланялся и вернулся к себе в отель.

Оставшись наедине с Луи-Наполеоном, прекрасная Элеонора, движимая утробным бонапартизмом, встала, взяла гостя за руку и сказала:

— Не желаете ли выпить чашечку кофе, Ваше Высочество?

После чего, по словам Неймана, «она привела его в будуар, в котором находился огромный диван и маленький столик с кофейником, чашками, бутылочкой ликера и рюмками. Она закрыла дверь и демонстративно толкнула задвижку».

И тут произошло нечто невообразимое. Г-жа Гордон приблизилась к принцу, обхватила его своими мощными руками, приподняла, как малого ребенка, уложила на диван и принялась раздеваться с очевидным намерением совершить насилие…

Луи-Наполеон закричал и стал отбиваться. Увы, тщетно. «Гигантская певица, — пишет Симон Жоливе*, — вскочила на диван, и будущий Наполеон III исчез под ее могучими формами. Задохнувшись под юбками, ворохом кружев и чудовищными грудями дивы, бедняга попытался высунуть хотя бы свой нос, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха. Но в конце концов природное пристрастие к женщинам оказалось в нем сильнее чувства стыда и позволило ему проявить галантность в ответ на порыв, объектом которого он оказался…»

Так что все завершилось к взаимному удовлетворению.

После этого г-жа Гордон, вновь превратившись в приветливую хозяйку дома, налила им кофе… Выпив свою чашку, принц, понимавший толк в жизни, подмигнул мурлыкающей от удовольствия Элеоноре и опять увлек ее на диван, теперь уже по собственной инициативе, и с блеском осуществил руководство всеми операциями.

Впрочем, ему совершенно незачем было устраивать второе сражение, так как уже после первого было очевидно, что любовница Персиньи как раз та женщина, которая способна взять в руки полковника Водрея…

На следующий день Луи-Наполеон поделился с г-жой Гордон своими политическими планами. У певицы они вызвали мгновенный и безграничный энтузиазм.

— Ваше Высочество, — воскликнула она, — я очень хочу вам помочь. Ваше дело я считаю самым благородным в мире. Я буду сражаться за него как мужчина и, если понадобится, предам Страсбург огню и мечу. Не забудьте, что в Индии я охотилась на тигра и с моим бедным мужем исколесила всю саванну.