Теодор Гладков - Артур Артузов Страница 27

Гомельская губчека довольно быстро узнала о распространении в городе и иных местах контрреволюционных листовок, а также о подозрительных действиях некоторых военспецов. Было решено произвести обыски у командира запасного батальона Щербы, уездного военрука Максимова и военврача Моисеева. Поначалу обыскали комнату Максимова. Ничего компрометирующего не обнаружили. Чекистам впору было извиниться за причиненное беспокойство и уходить с пустыми руками. На всякий случай уполномоченный Гомельской губчека Владимир Алексеев решил осмотреть нетопленую печь. Ему показалось странным, что на улице холодно, а печь не топится, хотя дров на дворе достаточно. Алексеев разгреб старую золу в печи и вытащил жестяную банку. В ней была запрятана иностранная валюта. На простой вопрос: «Откуда?» – Максимов ничего вразумительного ответить не смог.

У военврача Моисеева чекисты обнаружили целое хранилище савинковской литературы, а у комбата Щербы в щели между досками уборной – печать отделения НСЗРС.

Дальше цепочка потянулась к военному коменданту города бывшему офицеру Чибирю, военспецу Корсунскому, а от них к явочной квартире в Минске. В числе других заговорщиков здесь был арестован и Опперпут.

Газета «Известия» 24 июля 1921 года по этому поводу писала: «…Всероссийской Чрезвычайной комиссией раскрыта крупная боевая террористическая организация Бориса Савинкова, раскинутая на территории всей Западной и Северо–Западной областей и имевшая ячейки на всей территории РСФСР. Центр раскрытой организации – Западный областной комитет так называемого Народного союза защиты родины и свободы во главе с представителем Всероссийского комитета по Западной области находился в городе Гомеле».

Держа в руке свежий номер «Известий», Артузов вошел в кабинет Менжинского:

– Вот, поставлена победная точка!

Менжинский спокойно взглянул на газету и в глубоком раздумье откинулся на спинку дивана. Артузов уже знал: когда Вячеслав Рудольфович вот так откидывается, почти полулежит на диване, значит, снова мучают его невыносимые боли в поврежденном когда–то в автомобильной аварии позвоночнике.

– Поздравляю, Артур Христианович. Верно – победа, и победа значительная. Но что касается победной точки, то ставить ее еще рано. Это нам только предстоит сделать.

– Вы имеете в виду Савинкова?

– Не только. Савинков на какое–то время притихнет, будет зализывать раны в Париже. Тут у нас хоть маленькая, но передышка. Теперь первоочередная задача – пресечь контрреволюционную деятельность белогвардейской монархической эмиграции.

Артузов знал, что имел в виду Менжинский. С 30 мая по 14 июня 1921 года в Баварии, в курортном местечке Рейхен–галь собрались около 150 делегатов монархических организаций из разных стран мира. Съезд принял резолюцию, в которой признал, что «единственный путь возрождения великой, сильной и свободной России есть восстановление в ней монархии, возглавляемой законным государем из дома Романовых, согласно основным законам Российской империи».

Съезд избрал Высший монархический совет (ВМС) в составе Н. Е. Маркова–второго, князя А. А. Ширинского–Шихматова и A. M. Масленникова. Возглавил ВМС бывший депутат Государственной думы 3–го и 4–го созывов (прославившийся, в частности, дикими скандалами, которые он закатывал и на трибуне, и в зале заседаний), один из основателей Союза русского народа Николай Евгеньевич Марков–второй.

…Из минутной задумчивости Артузова вывел голос Менжинского:

– Вы слыхали про Бриарея? Это из греческой мифологии. У него было пятьдесят голов, сто рук и сто глаз. Мы должны уподобиться Бриарею. Тогда наши глаза и руки дотянутся до Парижа, Берлина, Варшавы, Гельсингфорса{14}.

– Вы хотите сказать, Вячеслав Рудольфович, что существует драматический закон нарастания действия и что нам следует поступать согласно этому закону, то есть идти дальше, внедряться в стан врагов?

– Вот именно, Артур Христианович. Подумайте, кого можно внедрить в монархическую среду.

Доставленного в Москву Опперпута Артузов после нескольких бесед с ним интуитивно сразу выделил из числа других, арестованных по делу Западного областного комитета НСЗРС. Потому и не спешил передавать его дело в трибунал, хотя оснований к тому имелось больше чем достаточно. Артур Христианович задумался вот над чем: почему осторожный и подозрительный Савинков так быстро доверился этому высокому молодому блондину, говорящему на хорошем русском языке, с едва заметным прибалтийским акцентом? Не за красивые же глаза? Ответ мог быть только таким: потому что убедился, что за спиной Опперпута стоит настоящая контрреволюционная организация, в число руководителей которой он входит. А если бы такой организации не существовало?

А что, если… если… Забрезжила идея. Если такой организации нет, но ее обозначить, придумать? Но не на голом месте, такую пустышку эмиссары из–за границы быстро выявят. А на основе какой–нибудь подлинной, малозначительной, пустячной контрреволюционной группки, на Западе пока неизвестной?

Нечто подобное уже витало в воздухе при разговорах Дзержинского с Менжинским и Артузовым. Но для ее четкого формулирования – тут и выплыл термин «легендиро–вание» – не хватало конкретной зацепки, реальной основы, чего–то материального. История с Опперпутом стала одним из недостающих элементов, который помог в дальнейшем смутной догадке выкристаллизоваться в четкий рабочий план.

А что сам Опперпут? Артузов не мог не задуматься: с чего это вдруг сына латышского крестьянина, выбившегося с огромным трудом в младшие офицеры, понесло к чужому берегу? Никаких прочных антисоветских убеждений в беседах с ним не обнаруживалось. Выходит, человек он не совсем пропащий. К тому же – со многими ценными качествами. Не обладая идейной твердостью и целеустремленностью, он проявил поразительную волю, настойчивость, личную храбрость в конкретных действиях. Не каждый способен без чьей–либо поддержки, полагаясь лишь на собственные силы и смекалку, несколько раз подряд пересечь в обе стороны советско–польскую границу.

И еще одно достоинство Опперпута Артузов выявил в ходе бесед с арестованным: этот молодой человек обладал какой–то врожденной способностью внушать к себе доверие и расположение, причем не прилагая к тому особых усилий. Качество, весьма ценное для потенциального агента, а то, что Опперпута необходимо сделать агентом ВЧК, у Артузо–ва не вызывало никаких сомнений.

Разумеется, использовать его против Савинкова после ареста стало немыслимо.

А пока что Опперпут был размещен во Внутренней тюрьме с арестованным недавно Якушевым Александром Александровичем. Человеком совершенно иного происхождения, воспитания, образования, прошлого и нынешнего служебного положения (до ареста, разумеется). Так в камере Внутренней тюрьмы произошло знаменательное знакомство бывшего офицера военного времени с вальяжным, средних лет мужчиной, даже в заключении умудрявшимся держаться с достоинством, не теряя самообладания, во всяком случае внешне. (Б. И. Гудзь рассказывал автору, что Опперпут и Якушев настолько подружились, что даже перешли на «ты».)