Яков Харон - Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии. Страница 27

Мастер знал Васю и решил поверить, то есть проавансировал ему — сначала этот день, а назавтра, когда увидел, что к чему, еще два дня. На сварке Елистратов поковырялся часа два, а потом прибежал за мной: нужна была токарная и фрезерная помощь и наш БРИЗ располагал на этот счет кое-какими производственными резервами. Васины объяснения я текстуально воспроизвести не могу: во-первых, главное в них — жесты. А во-вторых, вся-то терминология наша была скорее лаконична, нежели… ну, короче сказать, «фигня» и «хреновина» были в его лексиконе, пожалуй, самыми безобидными и расплывчатыми обозначениями. Но мы понимали друг друга с полунамека (мы — это я и Юрка, которого к тому времени я уже перетащил конструктором к себе), да и сама идея была проще простого. Вместо того, чтобы поднимать да опускать кокильную плиту, Елистратов предлагал откатывать ее — кидать на тележку да и катать туды-сюды. Он сварил уже рельсовое основание и самое тележку: рельсами служили два уголка, а колесики тележки — шкивы вентилятора с машины «ЗИС-5», кучей валявшиеся в утиле. Дело было за малым: выточить направляющие — «ловители», которые точно направляли бы одну плиту на другую, да еще придумать удобный рычаг для поворачивания двух собранных плит на 90 градусов в вертикальное положение.

Юрка занялся ловителями, я — рычагом подъема. Внезапно мне вспомнился замок-защелка на патефоне «Ленинград» (что вы там ни толкуйте, а музыкальное образование иногда тоже помогает; и терпентин на что-нибудь полезен, как сказал Козьма Прутков), и я побежал наверх, в наш техотдел, просить Валерия Казимировича срочно прикинуть сечение п-образного рычага, которым можно бы поднимать кокиль в сборе. Валерий Казимирович соображал, конечно, быстрее всех нас, взятых вместе,— не зря же он четверть века читал свой предмет в Воронежском университете,— через минуту он уже звонил на склад метизов узнать, какие трубы имеются в наличии. А еще через час легкая дюймовая труба была уже согнута, к ее концам были приварены планки с осевыми отверстиями и — моя гордость! — тяговые болты с патефонной защелкой.

К ночи мы собрали первую тележку с кокилями и всеми причиндалами. Вхолостую, на бетонной площадке, где мы ее сваривали и регулировали, она работала «как часы», выглядела весьма эффектно и даже, я бы сказал, «изящно» — не сравнить с действующими в цехе страшилищами! Оставалось проверить, как поведет она себя «под металлом», как отразятся на ней температурные и механические воздействия и, главное, как будет чувствовать себя рабочий, ее обслуживающий. Потащили мы ее в литейный.

Работала ночная смена, с планом дело не клеилось, так что сменный мастер только отмахнулся, когда Василий Иваныч попробовал было договориться с ним насчет подноски стержней и чугуна. Мы его послали туда же, куда он нас, и решили сами попробовать. Поставили нашу тележку в сторонке, натаскали запас стержней, литников и фильтров, потом сунули в кокили пару горячих отливок, вышибленных из соседнего станка,— кокили надо разогревать перед работой. Потом Вася стал к своему станку, а мы с Юркой пошли за чугуном. Принесли, залили, выждали пяток секунд — трах! — Васька рванул рычаг, кокиль грохнулся на тележку и от этого удара слетел на литник, и откатилась верхняя плита, а нижняя, с двумя сверкающими отливками, покорно опрокинулась вверх тормашками, так что осталось лишь стукнуть по двум хвостовикам малой кувалдой — и два свежеиспеченных «молотка», по пуду весом каждый, легли на песок рядышком, как две золотые рыбки…

Вася смазал канавки глиной, быстренько закоптил все четыре полукокиля, толчком опрокинул нижнюю плиту, ловко посадил на место пару стержней, снова наклонил плиту и стал мягко — чтобы не стрясти хрупкие земляные стержни — «накатывать» верхнюю плиту, а проще сказать, медленно поднимал «дугу», как мы окрестили трубчатый рычаг. Конические направляющие хорошо вошли в улавливающие отверстия, плиты бесшумно и как-то по-современному «технично», ладно сомкнулись, Вася совсем пригнул дугу, замок мягко щелкнул — одной рукой он поставил собранный кокиль в приемное положение. Мы сияли блаженными улыбками, мы готовы были плясать от радости, но Васька обложил нас: «Чугун давай! Мне же аванс отрабатывать, туды-растуды!» — и мы с Юркой пошли со своим рогачом к вагранке.

Рогач — это такая штука вроде носилок: две пары рукояток, одну держит один носильщик, другую — другой, а посредине железный ковш, вымазанный огнеупором. Ковш подставляется под летку вагранки, струя чугуна наполняет его, и носильщики прут его к кокилям или на площадку фасонного литья — вдоль и поперек всего цеха. Ковш вмещает чугуна чуть больше, чем нужно на два кокильных станка или на четыре отливки, примерно семьдесят кг. Самый ковш и рогач тоже кое-что весят, но дело даже не в тяжести, а в характере груза: это ж кипящий чугун! Спотыкаться, задевать что-либо, идти с напарником не в ногу — все это грозит расплескиванием, страшными ожогами. Без тренировки на этой работенке долго не выдержишь, и мы с Юркой спасовали довольно быстро. Притащив очередной ковш, мы поставили его у Васькиного станка, он швырнул на чугун горсть песка (чтобы шлак схватился в корочку), взял в руку металлический совок, именуемый лопаткой, которым придерживают шлак в ковше во время заливки кокиля, и бросил свое: «Давай!» Но мы с Юркой сидели на земле против своих рукояток, тупо глядели на ковш и не в силах были подняться. Васька плюнул и пошел звать соседей. Пока они заливали его кокиль. Юрка мечтательно заметил:

– Вот так Вулкан ковал оружье богу…

– Персей Пегаса снаряжал в дорогу,— подхватил я, еле ворочая языком. В гуле и грохоте цеха, на расстоянии пяти метров друг от друга, мы, разумеется, не шептали, а орали, и все могли нас слышать. Но никто не слушал, каждый был занят своим огненным делом. Васька уже рванул рычаг, и чудо рождения солнечных отливок — рождения легкого, безо всякого напряжения, изящного и радостного — вновь свершилось на наших глазах, слезящихся от гари, копоти и жары.

– Пошли спать,— сказал я ребятам,— на сегодня, пожалуй, хватит. А завтра…

– Завтра ставьте мне шесть тележек,— сказал Елистратов,— и пусть переводят полцеха на другую работу: один справлюсь.

Вокруг нас толпился народ: молва о новом заливочном станке облетела цех, и многие урывали минуту — поглядеть собственными глазами. Уйти нам удалось не раньше, чем Васька выбрал себе достойного сменщика; проинструктировал его — хотя, собственно, инструктировать было нечего: все каждому было ясно с первого взгляда, так что основное содержание инструкции сводилось к тому, что в случае порчи-поломки или иного признака неуважительного отношения к станку сменщику будет оторвана голова.