Бруно Сюткус - Железный крест для снайпера. Убийца со снайперской винтовкой Страница 27

Ехать дальше мы не смогли. Земля раскисла от солнечного тепла, и колеса машины вязли в жидкой грязи. Зимы здесь были холодные, а весна начиналась неожиданно и вместе с оттепелью наступала распутица. Нам предстояло проехать 450 километров до районного центра Жигалово. Асфальтированного шоссе не было. Грузовики постоянно вязли в грязи грунтовой дороги. Нам пришлось ждать наступления ночи, чтобы подморозило и земля снова отвердела.

Наконец мы поехали дальше. Со всех сторон нас окружало зеленое море тайги. Мы проезжали мимо разрушенных и заброшенных деревень. Здесь во время коллективизации 1932–1934 годов власти оставили и обрекли на голодную смерть людей, которые не пожелали объединяться в сельскохозяйственные коммуны. Я боялся, что нас поселят именно в такой, не пригодной для жизни деревне. Вокруг простирались дикие бескрайние поля, окруженные бесконечной тайгой. Там были такие места, на которые явно никогда не ступала нога человека, туда лишь случайно мог забрести одинокий охотник. Хозяевами тайги, где расстояние между деревнями иногда составляет 200 километров, были медведи и волки. Из такого края сбежать будет нелегко, решил я.

Мы прибыли в полуразрушенную деревеньку с несколькими обитателями. Называлась она Федероше-нье. Здесь нас высадили с грузовика. Требовалось найти жилье для пятнадцати семей. Местному населению сообщили, что к ним привезли фашистов, бандитов и спекулянтов из Литвы, которым государство предоставило возможность честным, добросовестным трудом искупить свою вину. В конце деревни нашелся дом, хозяйка которого согласилась сдать нам комнату. В доме, который давно оставила надежда на лучшую жизнь, мы увидели ужасающую нищету. Двенадцатилетний сын хозяйки вышел на огород, чтобы выкопать картошки, и вернулся с парой клубней. Помыв, он положил их печься на печку. Печь стояла посредине кухни и использовалась для приготовления пищи и круглосуточного обогрева помещения, чтобы обитатели дома не умерли от холода. Одеял и постельного белья не было, лишь какое-то жалкое тряпье. Мы с Тони обменялись понимающими взглядами. Неужели нас ждет такое же беспросветное будущее?

Мы внесли в комнату наши вещи. Узел с бельем, видимо, украл водитель грузовика. Деревенские жители пришли посмотреть на новых людей, которые оказались такими богатыми, с таким большим количеством личных вещей. У Тони было сто рублей, у меня денег не было совсем. В начале апреля нам должны были выплатить 400 рублей так называемых подъемных, но этих денег мы так и не увидели. Хозяйка нагрела горячей воды для бани, чтобы мы могли вымыться и избавиться от вшей. После этого мы легли спать. Когда в комнате потушили керосиновую лампу, в темноте на нас обрушились целые полчища клопов. Мы ворочались всю ночь и отчаянно чесались. Заснуть, по сути дела, мы так и не смогли. Даже поездка в вагонах-теплушках показалась нам раем, потому что там не было этих кровососущих паразитов. Утром мы поднялись совершенно разбитыми. Нас вызвали в сельсовет, где мы сдали все наши документы. Прибывшим из Литвы назвали сроки их высылки. Тони получила бессрочную ссылку. Любая попытка бегства из места поселения каралась восемью годами исправительно-трудовых лагерей. Отныне мы находимся в полной власти коменданта и обязаны подчиняться всем его приказам. Мы не можем никуда поехать без его разрешения, мы также должны подчиняться бригадиру и председателю сельсовета и выполнять любую работу, которую от нас потребуют. После того как мы подписали бумагу, в которой говорилось, что мы ознакомлены с новым распорядком жизни, нас отпустили. Многие наши товарищи по несчастью вышли из сельсовета в слезах. Мы были обречены на то, чтобы прожить здесь до конца жизни. Сначала за нами надзирал комендант, которому помогали два милиционера, через месяц его сменил помощник коменданта, «очаровательный» джентльмен по фамилии Полеко.

Труд во искупление вины

Скоро пришла весна. Мы начали день и ночь работать в поле, бороновать и сеять. Земля оттаивала лишь на пятьдесят сантиметров в глубину, дальше начинался слой вечной мерзлоты. Даже летом земля оставалась холодной. Вместе с природой в этих краях весной пробуждаются к жизни миллионы кровососущих летающих насекомых — мошкары. От их укусов опухают веки и губы. Даже в жару приходится застегиваться на все пуговицы и надевать на голову накомарник. Осень в тайге — прекрасное время года, когда расцветают цветы удивительной красоты, но вместе с тем весь день в воздухе кружатся полчища мошкары и оводов.

В соседней реке было очень много рыбы. Она являлась главным источником белка для местного населения, однако коровье молоко было для него предпочтительнее. Если в крестьянской семье околевала корова, то ее смерть оплакивали все, поскольку лишались главной кормилицы. Питались все очень скудно, и когда наша квартирная хозяйка готовила еду, то облезлая домашняя собака с жадностью ждала возможности вылизать миску. Рабочий день оплачивался 500 граммами муки и двадцатью копейками. Трудовая неделя была семидневной. Мы весь день гнули спину в поле, пожираемые бесчисленной мошкарой и оводами. В жаркую погоду вспотевшему человеку от них не было никакого спасения. Однако в пасмурную или дождливую погоду дело обстояло еще хуже. Оказаться на открытом месте без накомарника было подобно пытке. По ночам нас одолевали окаянные клопы. Мы прокипятили постельное белье и ошпарили кипятком деревянную раму кровати. Это заставило паразитов перебраться на потолок, откуда они регулярно сваливались на нас, когда мы спали. Постепенно мы привыкли к этому, но это далось нелегко. Если в жаркую погоду мы спали на открытом воздухе, то на ночь накрывались хвойными ветками и сорванной с деревьев корой и зажигали неподалеку костер, чтобы отпугнуть вездесущих насекомых.

Колхоз выдавал нам еду. Если местному охотнику удавалось подстрелить медведя, то мясо варили и подавали с картофелем. Суп был всегда. Все это стоило денег, и порция обходилась в два с половиной рубля. Поскольку в день я зарабатывал всего двадцать копеек, то одну порцию еды мне приходилось отрабатывать целую неделю. Мы трудились как рабы и получали за свой труд ровно столько, чтобы этого хватало лишь на еду. Однажды во время жатвы я испытал истинное потрясение. У меня не было кружки, и я наклонился над ручьем, чтобы напиться. Я услышал, как кто-то приблизился к воде. Но когда я оглянулся, то к своему ужасу увидел, что это не человек, а медведь. Он, видимо, испугался больше моего и с ревом бросился обратно в тайгу.

В четыре часа утра нас будили, и мы отправлялись на поле жать рожь и увязывать ее в снопы. В десять часов мы завтракали и полчаса отдыхали, после чего возобновляли работу. Кроме того, мы укладывали большие стога сена. Вскоре я приобрел навык и довольно ловко управлялся с такой работой.