Михаил Колесников - Последние грозы Страница 27

— Еще бы! Я воевал против большевиков на Каспии в восемнадцатом. В составе муссаватистского флота. Попал к вам, большевикам, в плен, бежал. Устроился в полицию. Поручили наблюдать за такими, как ты, из Центросоюза.

Макошин усмехнулся:

— Каждый из нас занимается своим делом. Мне даже приятно иметь вас всегда под рукой: сейчас без бодигара советскому человеку прямо-таки опасно ходить в Константинополь.

— На меня можешь положиться: в обиду не дам, — деланно добродушно произнес полицейский. И добавил: — Если, конечно, не угодишь в руки врангелевской контрразведки. За советскими они охотятся, даже премию обещают тому, кто выдаст или изловит.

— Спасибо за предупреждение. Век живи… А сколько премия-то?

— Смотря какая птичка попадется. За тебя я, например, и двух пиастров не дал бы: физиономия в дырках. Белые продырявили?

— Гораздо раньше: в Куликовской битве. А потом в Бородинском сражении добавили. Навешали крестов и списали вчистую.

Полицейский понимающе закивал головой: мол, слыхал, слыхал!

— А в большевики как попал?

— Да никак. Кому я нужен с перебитыми ребрами?

Полицейский снял фуражку, почесал в затылке.

— Я вот тоже оказался никому не нужным. А служил на корабле.

— Буду звать вас капудан-паша.

— Зови как хочешь. Последние константинопольские новости слыхал?

— Откуда мне? Я больше по санитарной части.

Полицейский надел фуражку, лицо сделалось жестким.

— Боюсь, не доберешься ты, да и твои друзья, до Константинополя. А если и доберешься, то не позавидую вам.

Макошин насторожился: этому типу что-то известно, чего не знали чекисты.

— Что так? — спросил он нарочито испуганно.

— А вот что: англичане решили весь ваш Центросоюз арестовать! Ну, всех из совдепии, красных.

И трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

— Почему? Мы с англичанами торгуем. Почти что друзья.

— Вы торгуете с англичанами, которые в Лондоне. А тут другие англичане, военные: с Лондоном не советуются, хватают вашего брата — в подвал на пытки, за решетку.

— Но должна же быть причина? Нельзя же ни за что ни про что?

— Причина? — полицейский зло рассмеялся. — Кемаль-паша готовится наступать на султана — вот тебе и причина!

— Ну а Центросоюз тут при чем?

Хитро сощурившись, полицейский погрозил Макошину пальцем:

— Слышал в своем полицейском участке: ваши сотрудники из Центросоюза готовят восстание в Константинополе, хотят установить там Советскую власть.

Макошин потер лоб.

— Так это же глупость! Турки сами установят то, что им захочется. Навоевались, хватит, пора за плуг…

— Это ты так рассуждаешь. Англичане рассуждают по-другому: раз человек из совдепии, значит, он большевик, хочет установить Советы на всей земле. Мировая революция! Может, вот ты и твои товарищи едете делать мировую революцию?

Можно было бы посмеяться над полицейским-политиканом, но Макошин вдруг почувствовал прямую угрозу. Он знал: все будет зависеть не от турецкой полиции, а от поведения англичан и французов. Они могут устроить любую провокацию, подкрепив ее фальшивками. Какими бы намерениями ни руководствовался полицейский, он, несомненно, был посвящен в затею англичан и теперь откровенно издевался над Макошиным: ведь Макошин и его товарищи, по сути, находились у него в руках. Макошина даже пот прошиб: залезли в ловушку… и на помощь рассчитывать не приходится. Если бы все случилось на берегу… Он окинул тревожным взглядом море и подумал: «Из этой воды можно и не выплыть…»

Пыл полицейского как-то сразу пропал. Он сделался даже дружелюбным. Произнес с веселой усмешкой:

— А ты не из пугливых. Слышал от знакомого человека: аллах сейчас за красных! Он почему-то недолюбливает англичан и французов.

— С каких это пор?

— Как только вы дали Кемалю двести килограммов золота в слитках и оружие. Тут и дураку понятно: аллах сделал своим орудием большевиков. Хвала аллаху, господу миров, веди нас по дороге прямой…

Макошин с изумлением слушал его: дурачится, что ли? Но полицейский, словно бы потеряв интерес к политическому разговору, стал всматриваться в горизонт. Ткнул пальцем в сгущающуюся тьму, из которой выкатывались взлохмаченные волны.

— Новый шторм идет!

Пароход закачался на крутых черных валах с седыми гривами. Хлынул холодный ливень.

Макошин спустился в каюту. Неужели их миссия окончится неудачей?.. Он не стал ничего рассказывать товарищам, чтоб не тревожить их понапрасну. Почему полицейский выложил Макошину о планах англичан? Запугать? Зачем? Поиздеваться? Или намеревался что-нибудь выведать? Поведение полицейского прямо-таки сбивало с толку. Этот грудастый, свирепый на вид полицейский вовсе не походил на болтуна или шутника. Судя по всему, он хорошо знал психологию и нравы англичан, знал и расстановку сил в их лагере, как бы мимоходом помянул Керзона, британского военного министра Черчилля — заклятых врагов Советской России… Да, тут было над чем поломать голову.

А «Решид-паша», пробиваясь сквозь кромешный мрак и ливни, все качался и качался на волнах, качался и день, и два, и три, неуклонно приближаясь к заветной цели.

2

Константинополь… Рим Востока. Сказочный город на семи буро-красных холмах: одной ногой стоит в Европе, в Румелии, другой — в Азии, в Анатолии. Пролив Босфор, как сабля из синей стали, разрубил страну на два континента. И только на фелюгах да на пароме можно перебраться с западного берега Босфора на восточный, из Европы в Азию, из Румелии в Анатолию, в район Ускюдар. Босфор с древнегреческого значит «коровий проход» — через него переправлялась Ио, превращенная в корову. Он кажется искусственным сооружением — каналом, и как-то забывается, что именно по нему в мифические времена плыли аргонавты из Эгейского моря в Черное, в Колхиду, за золотым руном. Крутые обрывистые берега, вода чистая, как слеза, на много метров просматриваются глубины, где лениво плавают рыбы. Кое-где дома подступают к воде.

Деловая жизнь, в общем-то, сосредоточена на европейском берегу. Эта часть города, в свою очередь, разрезана заливом Золотой Рог. А через залив переброшен знаменитый Галатский мост, почти сто метров ширины и полкилометра длины. В южном районе, собственно Стамбуле, — целое гнездо величественных серых мечетей, с куполами и темно-голубыми минаретами, и среди них великий храм — Айя-Софья. Неудержимый людской поток, поток экипажей переливается по мосту из южного района в Галату — самое бойкое место Константинополя.

Макошин затерялся в людском месиве. Ему нужно было пробраться в аристократический район Бейоглу, на холм Перы, так как он высадился не в главном порту, а в грузовом. Утро еще только занималось, а город кипел-бурлил. Турки в засаленных красных фесках, тюрбанах, чалмах, турчанки с темными вуалями на лицах, в траурных черных одеждах, армяне, евреи, болгары, греки, сербы; толпы нищих с тарелочками у мечетей, водоносы и торговцы фруктами, бесконечный крытый рынок, лавчонки, кофейни, харчевни, стаи желтых псов, грызущихся между собой, ревущие ослики; дворцы, древние крепостные стены и башни — все плыло мимо сознания Макошина. Его всегда почему-то манил Восток, с его экзотикой, непонятной жизнью, непонятными верованиями и причудливыми письменами.