Олег Иконников - Большая Медведица Страница 28

Эта ночь была не лучше, прошлой и очнулся он не оттого, что жена тормошила его на работу, а от противного запаха ватки, смоченной нашатырным спиртом. Татуировки обсыпали водянистые пузырьки. Лена осторожно протирала их влажным полотенцем, а усатый врач, посасывая таблетку валидола, строгими глазами за стеклами очков с интересом рассматривал наколки и неизвестную болезнь.

— На что жалуетесь?

— На жену.

— В каком смысле?

— Работать мешает.

— А если серьезно?

— Горло болит.

— Покажите, пожалуйста. Точно, ангина, да к тому же гнойная, а что такое это?

Это была корь, и загремел Олег в больницу.

После того, как попала в автомобильную аварию, мать Святого часто болела и почти никогда и никуда не выбиралась из дому, но недели за две до Нового года навестила сына. Посмотрела, как живут молодые, и предложила праздник провести вместе, а заодно и обсудить размен квартиры.

— Куда нам с отцом четыре комнаты. Этот вечер Олег с Леной только и говорили о новом жилье.

— Завтра заедешь ко мне на работу и попросишь девчонок объявлений побольше напечатать, а потом крутиться по городу будешь и расклеешь.

— Не торопи, Новый год справим и займемся.

— Ты соображаешь, что бормочешь, — возмутилась жена — делай, что тебе говорят?

— Все, все — сдался Святой.

Утром он был у родителей.

— Мать, где Эдька?

— В спальне у себя, на гитаре тренькает.

— Кликни его, а? Раздеваться неохота.

— Шуруй на кухню, — пошла та за младшим сыном — чай стынет, пока не поедите, не отпущу.

— Сыт я, мамуля, а Эдька позже намолотится, мы с ним весь день мандарины по магазинам развозить будем.

Брат, услышав голос Олега, засунул семиструнку в чехол и выскочил в прихожую.

— Здорово!

— Привет, музыкант, если желание покататься есть, собирайся.

— Я мигом, — кинулся он на кухню и, схватив здоровый кусок батона, намазанный сливочным маслом, стал одеваться.

— Может, научишь меня «газоном» управлять?

— Не вздумай его за руль посадить.

— Не волнуйся, мать, не расшибемся, открыл дверь на лестничную площадку Святой, — догоняй.

Через час братья подъехали к товарной секции, с которой грузили машины. Спятив грузовик откинутым задним бортом к растворенному входу вагона, Олег полез в кузов к принимающему мандарины товароведу, поминутно прикладывающемуся к бутылке водки.

— Сопьешься, Николай Ефимыч.

— Предпочитаю от белой горячки загнуться, чем от холода. Почему подзадержался?

— Колесо проколол.

— От этого никуда не денешься, — посочувствовал ему Ефимыч, выписывая накладные на груз.

— Смотри, не пропадай никуда, до темноты еще хоть парочку рейсов сделай, а то я околею тут, если ночевать придется.

— Ладно, старый, договорились.

Выехав за территорию базы, Святой загнал «газик» в небольшой глухой тупик. Кругом на укатанном в саже кочегарок снегу, валялись порванные коробки и пустые ящики.

— Зачем мы сюда?

— Мандарины хочешь? — в свою очередь спросил Олег, доставая из-за спинки сиденья мешок.

— Конечно.

— Нет проблем, двигай за мной.

— Далеко?

— В кузов, только шустро, а то поморозим нежные дары вьетнамских братьев.

— Тебе за это ничего не будет? — поинтересовался Эдька, следя за тем, как старший брат, осторожно, чтобы не сломать дощечки, вскрывал ящик.

— Если никому не расскажешь, то ничего.

— Что ты. Я ничего не видел и не слышал.

— Тогда помогай. С одной упаковки много брать нельзя, а со всех помаленьку, пожалуйста, — поучал Святой брательника, который уже и так врубился в схему воровства.

Сделав последнюю ходку, Олег завез Эдика к старикам. Они с трудом занесли полный мешок цитрусовых в квартиру и, сполоснув руки, уставшие, сели чаевать.

— Умаялся, бедненький, — поставила захлопотавшая мать перед братьями по кружке горячего молока, — пейте, пока не остыло.

— Кушать он умаялся, — размешивал сахар в кружке Святой, — весь день мандарины трескал.

— Не забудешь завтра за мной заехать? — в который уже раз напомнил Эдька.

— Не забуду, не забуду. Жуй проворнее, да на гитаре мне что-нибудь сбацай.

— О-о, хорошо, что подсказал, я специально для тебя вещь одну сочинил, — встал он из-за стола.

— Мамка, я за рулем гонял.

— Умри, хвастун несчастный. Не переживай, мать, можно ему свою жизнь доверять, нормально баранку крутит.

Младший брат настроил инструмент, поудобней устроился в кресле и откашлявшись, тронул струны.

Тихо — тихо в камере, только зек не спит,

вялится на нарах, в потолок дымит,

грабил он и воровал, вот и все дела

и особенно опасным стал для общества.

Повисшую в спальне минутную тишину первой спугнула мать.

— Эдька, ты откуда этого нахватался?

— Олега рассказывал, а остальное — дело техники и воображения. Ну, как?

— Молоток, — похвалил его Святой — душу щипануло. Утречком пораньше продирай глаза, я заходить не буду. Услышишь — посигналю, выметайся.

— Олежка, все забываю спросить, где сейчас Леончик и Сережка, Дымов его фамилия, кажется.

— Там, где и положено, мамуля, сидят.

— Опять? — всплеснула она полными руками.

— Не опять, а снова.

— Не везет парням.

— Наоборот, раньше сядешь, раньше и выйдешь.

— Уходи давай, уходи. Все тебе хиханьки да хаханьки. Кстати, объявление напечатали?

— А как же.

— Расклеили?

— А как же.

— Все, иди. Разговаривать с тобой невозможно, придуриваешься, словно маленький.

Сегодня Святой забрал брата и сначала заехал домой. Жена стирала. Навозив флягами, спертыми летом на молокозаводе, воды с водонапорной башни, вмерзшей в лед соседнего квартала, ровно в десять грузовичок вкатил на территорию товарной станции. Подставив ноги под теплую струю воздуха обогревателя салона, Олег заполнял путевку, а Эдик, теребя уши, которые нещадно щипал дед Мороз, не без удовольствия принимал у Ефимыча восемьдесят разодранных в пути картонных коробок с шоколадными конфетами. Потом в приспущенное стекло подал брату накладные, тот расписался в получении груза и минут через тридцать они потрошили в знакомом тупике сладкий товар.

— Олега, мы сейчас мешок конфет украдем, неужели этого в магазине не заметят?

— Рюхнутся, конечно, но шуметь не станут.

— Почему?

— Не зачем. Продавцы себе отсыпят килограмм по пять и только после этого груз взвесят, а недостачу на железную дорогу спишут. Дорога, как понимаешь, лицо неодушевленное и все стерпит, и всех прокормит. Мое же цело доставить получателю в целости и сохранности столько мест, сколько указано в накладной. Коробки мы не берем?