Александр Майоров - Правда об Афганской войне. Свидетельства Главного военного советника Страница 28

Из докладов мне стало ясно, что в центре, в основной части города душманов нет. Власть действует, губернатор на месте, его помощники и прочие районные начальники тоже вроде бы на местах. На окраинах, однако, положение было иным. И наши подразделения там встречали шквальный огонь и несли большие потери. Конечно, есть радикальные военные способы решения подобных проблем, но после уже проведенных операций, после уже ранее пролитой крови мне не хотелось еще раз идти на крайние меры.

И я пошел на то, что в обычных, то есть классических ситуациях, пожалуй, недопустимо.

В штабной автобус я пригласил полковника Халиля, извинившись перед Шкидченко и Бровченко за просьбу оставить нас вдвоем наедине. Халиль понимал основные разговорные военные, да и гражданские слова по-русски, так что я рассчитывал, что мы объяснимся друг с другом.

Халиль Ула выходец из аристократической семьи. На таких, как он, в афганской армии держался парчамизм. При Амине он сидел в «колесе», где не избежал пыток. Но он выстоял. А позднее Бабрак назначил его командиром Центрального АК. Почему-то к этому человеку я чувствовал определенную симпатию. И с его стороны также замечал к себе подчеркнуто уважительное отношение. Но, по правде говоря, и разница между нами была большая: командир корпуса, полковник и — генерал армии, Главный военный советник, причем другой страны, государства-патрона.

Итак, зашли мы в автобус, нам, конечно, быстренько сервировали стол, подали кофе. И вот сижу я и думаю, как бы мне с ним по душам поговорить, вызвать его на откровенность.

Я знал еще по опыту в Египте, что, если христианин будет откровенен с мусульманином, то они оба смогут решать большие дела. Но если будет допущена малейшая фальшь, даже в интонации — не жди откровенности. И на твою фальшь мусульманин ответит коварством.

И вот, когда мы остались один на один, я сказал ему:

— Полковник Халиль, может ли христианин с мусульманином быть вполне откровенным?

— Может, — ответил он.

— А скажи, — говорю, — могут ли мусульманин и христианин решать одно общее дело?

Мы с ним пристально смотрим друг другу в глаза. И он отвечает:

— Может.

— Так вот я прошу меня выслушать.

Он как истинный военный подтянулся, хотел было даже встать. Но я усадил его обратно на стул и спросил:

— Знаешь ли, — говорю, — с чем связана Джелалабадская операция?

— Знаю: с приездом Бабрака Кармаля.

— Правильно, — говорю. И спрашиваю:

— Мы с тобой несем ответственность за безопасность Генерального секретаря ЦК НДПА, Верховного Главнокомандующего, председателя Реввоенсовета?

— Несем.

— Но положение-то, видишь, какое? Что будем делать?

Молчит.

Тогда я говорю:

— Мне ничего не стоит все здесь разрушить и уничтожить, чтобы обстановка была стабильной. Но ведь погибнет много людей. Понимаешь?

— Понимаю.

— Давай найдем какое-то решение. И я как Главный военный советник, как генерал армии, — извини, я на «ты», мне кажется, я могу себе это позволить потому, что чувствую нашу взаимную симпатию, — я спрашиваю тебя: что можно сделать, чтобы исключить кровопролитие и установить на этот период джентльменское перемирие и обеспечить благополучный приезд, пребывание и отъезд Бабрака Кармаля?

Я старался быть максимально откровенным, говорил отчетливо, и, может быть, поэтому мне удалось ввести его в курс своих забот. И он мне ответил:

— Дайте мне двое суток. Вы отсюда улетайте. Уберите оперативную группу армии. Оставьте только моего советника. Подразделения 108-й дивизии пусть остаются. Я уверен, что через двое суток обстановка будет стабилизирована…

Я думал, размышлял. Огромный риск. В случае неудачи — я сгорю.

Я бывал с Халилем в боях под Кабулом. Его храбрость и честность меня подкупали. И еще вспомнились его слова там, в автобусе под Кандагаром: «Раис! Здес Гульбеддин! Здес!» И все же, и все же… Вдруг предаст?..

— Только так, — вывел меня из тяжелого раздумья Халиль. Он поднял ладони к лицу и начал молиться.

Я доверился Халилю.

Мы пожали друг другу руки. Простились как водится, трижды прикоснувшись друг к другу щеками. И я улетел.

Через двое суток Шкидченко и Бровченко мне доложили: никаких душманов ни в пригородах, ни в каких-либо строениях не осталось. Подразделения 108-й дивизии могут занимать позиции.

Я сейчас пишу об этом, а холодный пот покрывает мой лоб — второй раз довериться мусульманину в такой ситуации я и сам не сумел бы, да и другим не советую. До сих пор поджилки дрожат. Каково же было тогда?..

Несколькими днями позже мне позвонил министр обороны. Я доложил ему обстановку в стране и, в частности, в Джелалабаде, куда планировалось скорое прибытие Бабрака Кармаля. И тогда Устинов меня спросил:

— А что это за переговоры вы там ведете?

— Товарищ министр обороны, я считаю, что в интереса дела…

— Считать будем мы здесь в Москве. А вы там — действуйте, товарищ Майоров. Действуйте решительно и твердо.

— Есть товарищ министр обороны. Вы даете согласие на прилет в Джелалабад Бабрака Кармаля и проведения совещания?

— Это уж решайте там на месте. Посоветуйтесь с товарищем О.

«Опять этот чертов товарищ О.!» молнией промелькнуло в моей голове. А Устинов жестко продолжал:

— При любых обстоятельствах головой отвечаете за безопасность этого мероприятия.

— Есть, товарищ министр!

Подготовка к совещанию в Джелалабаде шла полным ходом. Черемных с Бабаджаном и с оперативными группами генералов и офицеров Генштаба и Управления ГВС, Спольников с Наджибом и опергруппами разведчиков, резидентуры с обеих сторон, министр внутренних дел ДРА Гулябзой, министр связи Ватанджар и заведующий административным отделом ЦК НДПА генерал Кадыр — все работали несколько суток, засучив рукава. Черемных получил от меня карт-бланш на любые решения по организации мероприятия и, конечно, все должностные лица — афганские и наши — с ним считались.

Готовились к совещанию и в Кабуле в окружении Бабрака.

— Днюем и ночуем во дворце с Сергеем Васильевичем Козловым, — отрапортовал мне по телефону посол Табеев. И продолжал: — Сам чист как стекло. Здесь постоянно работают Нур и Зерай. Мне лететь в Джелалабад не рекомендовано.

— Добро. Желаю успеха!

Что я мог еще сказать? Нам всем был нужен именно успех — пусть даже пропагандисткий, но способный поднять в глазах общественного мнения страны и пешаварских главарей личный авторитет Бабрака, показать силу и устойчивость кабульского режима. Ведь приближалась годовщина ввода войск в дружественный нам Афганистан…